Александр Руж - Изумрудная скрижаль

Вы меня отравили? – спросил Максимов.

Еще несколько дней назад он бы вцепился этому демону в глотку, припечатал белой физиономией об стол… словом, проявил бы вполне естественные в данном случае эмоции, но сейчас, зная, что отрада всей его жизни – его любимая Нелли – уже практически потеряна, он обрадовался перспективе умереть от чужой руки. Никакого греха, еще и в мученики запишут.

– Да, я вас отравил, – признался коварный граф без тени раскаяния. – И если вам есть что рассказать перед смертью – расскажите.

Меньше всего Максимову хотелось откровенничать перед таким вот исповедником, но выбора не было.

– Хорошо, – произнес он. – Вы меня перехитрили, но это не имеет значения. Хотите напоследок послушать мою печальную историю – слушайте…

Анита металась на продавленной, мокрой от пота подушке. Лоб горел, из полуоткрытого рта с обметанными лихорадкой сухими губами вырывались неразборчивые звуки. Сердобольная Вероника пускала слезу и поминутно меняла влажные тряпки на голове своей госпожи.

– Что ж это такое, Анна Сергевна! – причитала она. – Всегда здоровенькие были, а тут… Бедный Лексей Петрович!

Вдруг Анита, будто вытолкнутая кем-то из липкого морочного забытья, вскинулась, приподнялась на кровати, открыла глаза и обвела комнату воспаленным взором.

– Где он? – прошептала она почти без голоса. – Где Алекс?

– Они туточки! – подскочила Вероника, обрадованная тем, что барыня пришла в себя. – Внизу… Я сейчас кликну!

Она ринулась к двери, но та распахнулась ей навстречу, и в комнату вошел Алекс. За ним на длинных, как у аиста, ногах вышагивал некто незнакомый. Анита едва ли успела как следует разглядеть вошедших – глаза ее закатились, она упала на постель и вновь погрузилась в забытье. Вероника замерла возле кровати. Она смотрела не на барыню и не на барина, а на страшного человека, которого тот привел с собой. Граф был похож на мумию, закутанную в черный саван.

– Вот она, – тихо сказал Максимов, указывая на Аниту. И добавил еще тише, чтобы не расслышала служанка: – Если вы отбираете мою жизнь, то, быть может, взамен спасете другую?

– Чтобы не нарушать равновесия? – усмехнулся граф, подошел к больной, всмотрелся в ее лицо, пощупал исхудавшую руку, приподнял веко. – Да… положение серьезное.

– Спасения нет?

– Я так не сказал. Прикажите своей горничной принести мой саквояж. Он в карете.

Максимов передал просьбу графа Веронике. Та замахала руками:

– Не пойду! Там этот идол поганый, а ну как опять привяжется? Боюсь я его, Лексей Петрович!

– Он тебя не тронет, – пообещал Максимов и сунул ей в руку «Патерсон». – Если что – стреляй прямо в сердце.

Вероника опасливо взяла револьвер, сунула под юбки и вышла. Глаза графа, наблюдавшего эту сцену, смеялись.

Пока Вероника отсутствовала, он еще раз осмотрел Аниту, на этот раз подробнее. Максимову было неприятно видеть, как паучьи лапы Ингераса, с которых тот так и не снял перчаток, прикасаются к телу Нелли. Но он промолчал.

– Ваша жена – нерусская? – спросил граф. – У нее черты лица, характерные для западноевропейских или латиноамериканских народов.

– Она испанка. Это важно?

– Я пришел к выводу, что у представителей разных наций одни и те же болезни могут протекать по-разному. Так что любая деталь может нам пригодиться…

Когда Вероника принесла саквояж, граф вынул оттуда острый как бритва ланцет, полюбовался его лезвием и снова наклонился над бесчувственной Анитой. Максимов схватил его за локоть:

– Кровопускание? Вы же видите: она и так потеряла много сил… Это убьет ее немедленно!

– Кто говорит о кровопускании? – проворчал граф. – Я хочу исследовать ее кровь и выяснить, насколько запущена болезнь. Вон то блюдце чистое? Возьмите его.

Ингерас говорил уверенно, со знанием дела, и Максимов повиновался, хоть и не слышал никогда ни о каких исследованиях крови. Граф приподнял одеяло, которым была укрыта больная, высвободил ее правую ногу. Некоторое время разминал подошву, затем осторожно оттянул в сторону большой палец на ступне.

Максимов смотрел на лекаря с надеждой, Вероника – с ужасом, как на колдуна, совершающего что-то богопротивное.

– Подставляйте блюдце, – скомандовал граф. – У вас в России для этого прокалывают безымянный палец, но я придерживаюсь французской методики. В ногах давление крови выше, несколько капель мы наберем, а больше пока и не надо.

Максимов поднес посудину к кровати, Ингерас сделал крошечный надрез между пальцев Аниты, и в блюдце закапала темная жидкость. Когда набралась лужица объемом с наперсток, граф зажал ранку пальцем в перчатке, немного подержал, бережно опустил ступню на простыню и прикрыл одеялом. Анита во время этой процедуры не очнулась – она не ощущала боли.