Александр Домовец - Месть Альбиона

Когда фактический глава народовольцев Желябов отправил Арсения с другими товарищами в Лондон, тот сначала даже расстроился. Случится в России революция после казни Александра Второго или не случится, – это ещё бабушка надвое сказала. Сам Арсений в такое не верил, хотя вслух и не высказывался. Но человек, убивший царя, войдёт в историю, – вот в этом он не сомневался.

– Рысакову с Гриневицким, значит, доверяешь, а мне нет? – спросил он, исподлобья глядя на Желябова.

И тогда Андрей без обиняков объяснил, что простых бомбистов у партии достаточно, а вот людей, которые способны думать наперёд и организовывать работу в массах, шиш да маленько. И надо этих людей сберечь на будущее.

– В Лондоне тебя встретят и объяснят, что к чему, – многозначительно добавил он.

Арсений понял, что его берегут для какого-то специального дела, и желание спорить пропало.

…О том, что Англия – страна туманов его, конечно, предупреждали. Но действительность превзошла все ожидания. Непонятно даже, как пароход ухитрился найти причал и мягко пристать, – настолько густо висела в воздухе белёсая влага. Где-то на берегу, в толпе встречающих, его ждали. Было сыро и зябко. Арсений поплотней запахнул пальто. Им овладело странное и непонятное настроение. Туманный день, туманное будущее… Начиналась очередная новая жизнь.

Человек, встретивший Сергея в гостиной английского посольства, был черноволос, высок ростом и крепок. Лет с виду тридцать пять, пухлощёкое лицо приятно, яркие губы раздвинуты в радушной белозубой улыбке. Тёмно-серый костюм выгодно облегает фигуру, подчёркивая широкие плечи.

– Мистер Белозёров, я полагаю?

Полувопрос-полуутверждение был задан звучным баритоном на неплохом русском языке.

– Мистер Фитч? – спросил, в свою очередь, Сергей, делая шаг навстречу.

Англичанин улыбнулся ещё радушнее и протянул руку.

– Он самый, мистер Белозёров. Мистер Фалалеев, должно быть, вам обо мне рассказал.

– Да, конечно…

Накануне художник сообщил письмом, что предложение нарисовать портрет дочери посла принимает и готов приступить к работе немедленно. Письмо отвёз в посольство импресарио Сергея Фалалеев. Послание было вручено помощнику посла мистеру Фитчу. С ним же состоялись переговоры о цене будущей картины. Сошлись на семи тысячах рублей, причём, как сообщил потирающий руки Фалалеев, треть суммы полагалась авансом. В другое время Сергей обрадовался бы – таких денег за портрет он ещё никогда не запрашивал, – однако теперь ему, в общем, было не до денег. Во всяком случае, в предстоящей работе они уж точно были не главное.

– Оу, вы знали, кого прислать! Ваш импресарио умеет торговаться! Но нас, англичан, торговлей не испугаешь, – с этими словами Фитч хохотнул. – Надеюсь, условия, на которых мы остановились, вас устраивают?

– Вполне, – лаконично ответил Сергей, с интересом вглядываясь в собеседника. Как всякий истинный художник, он был физиономистом и неплохо умел читать характеры по внешности. Сейчас он видел перед собой человека, довольного собой, ценящего жизнь с её радостями, с отменным пищеварением, – на это безошибочно указывал прекрасный цвет лица. Короче говоря, с виду гедонист гедонистом. Однако холодные искры ума в серых, глубоко посаженных глазах подсказывали, что человек этот вовсе не прост.

– Сейчас мы, если не возражаете, пройдём к послу. Он ждёт вас. И вы сможете познакомиться не только с ним, но и с мисс Элен, – предложил Фитч.

– Йес, оʼкей, – щегольнул Белозёров.

– Оу, вы знаете английский?

– А как же. С десяток слов, не меньше…

Он не стал уточнять, каких именно. А дело в том, что одна из пассий Белозёрова в его гусарскую бытность, сущая британофилка, взахлёб учила английский язык. И, между прочим, не пускала Сергея к себе в постель, пока тот не произносил, словно пароль, какую-нибудь фразу вроде «Ай лав ю, дарлинг» или «Ай вонт ту кисс ю». Хочешь не хочешь, а выучишь…

По мраморной лестнице они поднялись на второй этаж и зашли в обширную приёмную. Здесь кипела жизнь. Женщина за столом что-то проворно печатала на пишущей машинке «Ремингтон». Молодой человек, склонившись над стрекочущим аппаратом, изучал узкую телеграфную ленту. Другой человек обложился кипой русских газет и делал какие-то пометки в блокноте, – вероятно, для доклада послу. Словом, все были при деле.

Фитч на секунду заглянул в кабинет и тут же пригласил Белозёрова.

Сидевший за необъятным столом Роберт Бернет Дэвид Мориер обладал внешностью незаурядной. На продолговатом лице выделялись мощный морщинистый лоб, массивный подбородок и монументальные бакенбарды, – единственная растительность на безукоризненно лысой голове. Между лбом и подбородком безраздельно царил крупный нос с аристократической горбинкой. Уверенный взгляд чёрных глаз гармонично довершал облик человека сильного и властного, – под стать представляемой империи.