Никита Филатов - Золото Джавад-хана

Мишку Павлова мать отдала на военное воспитание сразу по достижении им семилетнего возраста – вскоре после того, как отец его, унтер-офицер Воронежского пехотного полка, сложил голову при взятии Дербента. Особого пристрастия к «солдатской экзерциции», к артиллерийской или инженерной науке воспитанник Павлов за время учебы так и не проявил, способности к игре на флейте или на барабане у него также не обнаружилось. Зато почерк у Мишки был аккуратный, разборчивый, так что по окончании курса военно-сиротского отделения его отправили в 17-й Егерский полк на должность помощника ротного писаря. Однако в полку подходящей вакансии на тот момент уже не оказалось, поэтому новичка определили «по потребности» – в ученики цирюльника Ивана Карловича, который ведал также и полковым лазаретом…

Мишка Павлов лизнул указательный палец и перевернул страницу. На следующей картинке были изображены какие-то бородатые старики в белоснежных чалмах и в халатах, склонившиеся над столом. Все они с интересом разглядывали кости скелета, рядом с которым лежал большой череп с пустыми глазницами и оскаленным ртом. Мишка перекрестился на всякий случай и опять поднес ко рту палец, чтобы листать книгу дальше. Но как раз в этот момент из-за тонкой перегородки послышалось:

– Эй, мальчик! Пойди ко мне, быстро…

Едва Мишка захлопнул тяжелый анатомический атлас в сафьяновом переплете, как Иван Карлович снова позвал его – на этот раз, голосом более громким и раздраженным:

– Негодный мальчишка… пойди сюда!

Сразу же вслед за этим из комнаты по соседству донесся отрывистый старческий кашель.

– Чего изволите? – Мишка Павлов застыл перед цирюльником, как учили: вытянув руки по швам, грудь вперед, пятки вместе.

– Куда ты подевался, негодник? Вот я тебе… смотри, выпишу розог…

Несмотря на то, что на дворе стояла ясная, солнечная погода, в комнате Ивана Карловича царили духота и полумрак – дневной свет проникал внутрь нее только через тяжелую полотняную простыню, которой было занавешено единственное окно. Пол, конечно, был глиняный, как и во всем доме, однако на стенах красовались ковры, очень старая сабля в серебряных ножнах и два пистолета. Из обстановки имелись: казенная деревянная тумбочка, стол с приборами для письма, пара стульев и крепкий походный сундук. Кроме этого под потолком золотилась икона Святого великомученика и целителя Пантелеймона, а в углу комнаты были аккуратно составлены книги, доставшиеся Ивану Карловичу от прежних хозяев.

Сам цирюльник лежал под одеялом, на широкой и мягкой кровати, в окружении множества маленьких пестрых подушек. Даже при таком скудном освещении не вызывало сомнения, что старик очень бледен. Седые волосы Ивана Карловича слиплись, спутались, и его бил озноб – невзирая на то, что сейчас в комнате было не просто тепло, а достаточно жарко и душно.

– Подай микстуру.

Иван Карлович снова зашелся в отрывистом кашле, после чего сплюнул кровь в специально поставленный возле кровати большой медный таз.

– Ах ты, черт ее душу!

Первый раз он заболел еще в молодости, на турецкой войне, и с тех пор приступы лихорадки сопровождали Ивана Карловича с огорчительным постоянством, почти так же внезапно заканчиваясь, как и возникая. Причем переносил их полковой цирюльник с каждым годом все тяжелее и тяжелее…

– Вот, пожалуйте…

Мишка очень жалел старика. Иван Карлович был одинокий и потому раздражительный, он любил покричать, однако не придирался без повода. Мог отвесить и подзатыльник, когда Мишка чего-то не понимал или же отвлекался при обучении – но зато и хвалил от души, если видел старание или успехи. К тому же кормил он ученика со своего стола, а на престольные праздники и на день ангела взял себе за обычай одаривать Мишку каким-нибудь сладким гостинцем. В общем, за год без малого солдатский сын Павлов прижился на новом месте, потихонечку начал осваивать ремесло цирюльника – и особенный интерес проявлял он к тому, что происходило в полковом лазарете.

– Тебя вечно ждать – не дождаться… – Иван Карлович сделал пару глотков из фаянсовой кружки: – Возьми-ка лазаретную книгу! Да, вон там, на столе… отнесешь ее в штаб полка. И вот эту записку еще, передай через адъютанта…

Очередной приступ кашля едва не заставил его расплескать травяной отвар – так что, если бы не Мишкина расторопность, вся эта горькая, пахнущая болотом микстура, непременно залила бы простыню.

– Надо лекаря настоящего выписать, из Тифлиса… – отдышавшись, сказал Иван Карлович.