Александр Руж - Дерни смерть за саван

– Надо было сразу позвать меня и Алекса!

– Я хотела, но он замахал руками, стал делать вот так… – Кончита изобразила призывный жест. – Наверное, просил, чтобы я вышла. Тогда я сделала вот так. – Она энергично замотала головой. – Он бросил что-то на клумбу и ушел.

– Давно это было?

– С четверть часа назад.

– Чего же мы стоим? Пошли! – Анита потащила сестру к двери.

Кончита упиралась.

– На улицу? А если он где-нибудь притаился?

– Тогда мы его застрелим! – Анита мимоходом цапнула с ночного столика дедов пистоль и с Кончитой на буксире покинула спальню.

В прихожей на приступке стояла переносная лампа. Кончита зажгла ее и подняла над головой, но первой выйти наружу побоялась. Анита, вооруженная пистолем, смело отомкнула замок и шагнула на гравиевую дорожку.

Их встретила тишина. Крадучись, прошли вдоль фасада, свернули за угол. Возле дома не было никого. Напротив окна хозяйской спальни, на клумбе, где по зимнему времени еще ничего не росло, Анита углядела что-то белое. Подняла. Это оказался бумажный комочек величиной с орех. Прежде чем развернуть его, Анита отметила про себя немаловажное обстоятельство – на газоне виднелись следы грубых ботинок. Вчера они отсутствовали, в этом она могла поклясться, ибо перед тем, как отправиться на боковую, они с Алексом обошли весь двор. Выходит, ночной гость Кончите не пригрезился.

– Что там такое? Записка?

Кончита поднесла к комочку лампу, Анита развернула его, и в колеблющемся свете на дешевой ветошной бумаге проступили начертанные угольным карандашом слова: «Приходи завтра в одиннадцать вечера в Кельтскую пещеру. Предстоит важный разговор. Если придешь не одна, разговор не состоится».

– А он немногословен! – воскликнула Анита негромко.

Делать во дворе было больше нечего, вернулись в дом. Анита при свете большой водородной горелки еще раз перечла записку.

– Что за Кельтская пещера?

– Есть такая. Это недалеко, в том месте, где Харама сливается с Тахо. Там крутой откос, в нем выдолблена нора не нора, но что-то наподобие… Говорят, в ней кельты три тысячи лет назад хранили в бочонках с кедровым маслом отрезанные головы врагов. Ты ведь читала про этот обычай?

– Да, что-то такое из древней истории припоминаю… Ты пойдешь туда?

– В Кельтскую пещеру? Ночью? Одна? Ни за что!

Анита призадумалась.

– Ладно. Поговорим утром.

Оно уже почти и настало – утро. Спать Анита не легла, просидела пару часов на кухне, под мерное побулькивание рефрижератора. Скоротав время за чтением романа Гюго, дождалась, когда окончательно рассветет, вышла на улицу и тщательно присыпала рыхлой землей следы ботинок возле клумбы. Не надо пока Алексу и тем паче Веронике знать о визитере в меховой накидке.

Завершив сей труд, Анита вызвала во двор сестру.

– Значит, так. Я пойду в пещеру вместо тебя.

Глаза Кончиты округлились.

– Ты?!

– Мы похожи как две капли сангрии, даже Алекс не сразу распознал. Я представлюсь тобой и выведаю, что от тебя хотят.

– Ты не пойдешь! – заволновалась Кончита. – Я тебе запрещаю.

– По какому праву?

– Я старшая, я родилась на три минуты раньше. Ты должна меня слушаться.

– Конни, ты старше, а я опытнее. Пока ты в своем захолустье сажала тюльпаны, я исколесила пол-Европы и пол-России, побывала в сотне переделок… Пещерой меня не напугаешь.

– Анни, разве ты не понимаешь? Это же ловушка! Никакого разговора не будет, тебя возьмут и прихлопнут…

Анита вспомнила вчерашнего махо и подумала, что сестренка, пожалуй, недалека от истины. Вот только зачем такие сложности? Если бы хотели прихлопнуть, сделали бы это еще вчера, на дороге.

– Я не прощу себе, если мы упустим такой шанс. Или ты хочешь жить в постоянном неведении?

Этого Кончита не хотела. Однако отпускать сестру на верное заклание ей тоже не улыбалось.

– Возьми с собой Алекса. Так безопаснее.

– Алекс непременно выдаст себя, я его знаю. И тогда все насмарку… Надо идти одной.

Днем Анита, сославшись на непреодолимое желание подышать свежим воздухом, упросила Кончиту прогуляться с ней по округе. Еще раз подивилась тому, как обособленно поставил Хорхе свое жилище. Абсолютное безлюдье вокруг, если не считать одинокого рисовальщика, взгромоздившегося на холм. Его силуэт виднелся на фоне солнечного диска. Рисовальщик был комичный – сутулый, плюгавенький, а на носу у него, когда он поворачивался к солнцу в профиль, поблескивали очки. На вышедших из дома женщин он внимания не обратил – что-то увлеченно малевал кистью, яростно тыча ею в мольберт, как тамплиер, разящий копьем сарацина.