— В мине — консервированная смерть! — воскликнул Воеводин. — Ты очень метко выразилась.
— Эта смерть притаилась, — продолжала Варя, — и ждет своего часа. Никто не знает, когда он пробьет, и это делает смерть особенно страшной. Но ты должен схватить ее за горло. И схватишь, я уверена в этом!
— Конечно, я схвачу ее! — убежденно заявил Воеводин. — Ведь в противном случае она схватит за горло меня. И не только меня, но и будущий завод, его машины, людей… Этого, Варя, я никогда не забываю.
Сжав его руку, Варя вдруг прильнула к нему и прошептала:
— По правде сказать, я очень боюсь за тебя, Алеша. Мина ведь может взорваться совсем неожиданно. Разве могу я не думать об этом каждый день, каждый час!..
Воеводин нежно обнял ее и ласково утешил:
— Ну-ну, Варюша, не будем говорить об этом… Я ведь не первую снимаю.
И чтобы успокоить ее, он стал рассказывать, как снимал мины на переднем крае обороны и в глубине позиций противника. Его бомбили, обстреливали из минометов, а он лежал на сырой земле и ночью на ощупь вырывал жало у злых, настороженных мин. Одно неверное движение — и все было бы кончено. Не только собственная жизнь, но и успех готовящейся операции зависел от его умения. Подорвись он на минах — враги тотчас поняли бы, что делается проход в минном поле, значит, готовится наступление. И он научился быть безошибочно точным, научился находить мины шестым чувством сапера.
Однажды фашисты заминировали городской театр. Предполагалось, что они поставили мину замедленного действия. В помещении театра нужно было срочно разместить бойцов, а в батальоне вышли из строя все пьезостетоскопы, которыми такие мины обнаруживаются.
И вот тогда, без приборов, обдирая в кровь уши и щеки, почти целые сутки прослушивал он стены театра и уловил наконец стук часового механизма. Стук этот был так тих, что ощутил он его скорее сердцем, чем ухом…
— Ну, а теперь-то как же? — спросила Варя, взволнованная рассказом мужа… — Теперь-то не поможет разве сердце?
Она посмотрела Алексею в глаза и, не дождавшись ответа, протянула ему длинный сверток плотной бумаги.
— Вот, привезла подробные схемы заводов. Пригодятся они тебе?
Воеводин развернул схемы, внимательно посмотрел их и ответил:
— Если бы ты мне подробный план города и его окрестностей раздобыла, он, пожалуй, больше бы мне пригодился. Я ведь мало знаком с Краснорудском.
— Зачем же план? — удивилась Варя. — Ведь это мой родной город, и я в нем каждую улицу, каждый дом знаю. Девочкой я бегала по этим улицам, училась здесь и никуда отсюда не выезжала. Все заводы, все большие здания на моих глазах строились. Это же совсем молодой город, почти ровесник мне. С чего же начать, Алеша?
— Перечисли все предприятия города.
— Хорошо, начнем с предприятий. В окрестностях у нас две крупные мельницы, элеватор, три эмтээс… Дай-ка мне лист бумаги. Я тебе все сейчас наглядно изображу.
Воеводин подал ей лист трофейной топографической карты и предложил писать на оборотной его стороне.
Варя стремительно вычертила границы города, широкой линией обозначила реку и сказала:
— В пяти километрах от города, на реке, вот в этом месте, примерно, наша гидроэлектростанция.
— Гидроэлектростанция! — воскликнул Воеводин. — А ты была на ней после войны?
— Конечно, и не раз. Ее ведь восстановили сразу же после освобождения города.
— Плотину ее помнишь?
— Помню. Очень красивая плотина, совсем как…
— А сколько бычков у этой плотины? — нетерпеливо перебил ее Алексей.
— Ну, этого я не знаю точно. Пять или шесть, кажется… Но что же ты так разволновался, Алеша? Воеводин, не ответив, спросил ее:
— Не могу ли я воспользоваться твоей машиной? Мне срочно нужно побывать на этой электростанции.
— Машина Владимира Александровича, — ничего не понимая, сказала Варя. — Но если она нужна для дела то я рискну разрешить тебе воспользоваться ею.
Спустя пятнадцать минут майор Воеводин был уже за городом. Машина почти на полной скорости неслась по шоссе вдоль реки. Было около шести часов вечера, и Алексей торопился. Конечно, невероятно, чтобы мина взорвалась именно двенадцатого мая, но чем черт не шутит!..
Воеводин всегда ругал шоферов за лихачество, но сегодня ему казалось, что машина идет недостаточно быстро. От волнения стало душно. Он снял фуражку. Ветер, со свистом врываясь в машину, ожесточенно трепал его волосы. Склонявшееся к закату солнце, ударяя в ветровое стекло, слепило глаза. Река сверкала золотой чешуей легкой зыби.
Читать дальше