Алексей Королев - Смерть чистого разума

«Господин Веледницкий, – сказал он по-французски, – соблаговолите последовать за мной».

«Куда?» – ошеломлённо спросил доктор.

«В Эгль. Я задерживаю вас до выяснения некоторых обстоятельств, касающихся этого дела».

Десять лет назад, в ночь со 2 на 3 августа 1898 года я, должно быть, спал. Во всяком случае, в то время я ночами предпочитал делать именно это.

«…Приносить мусаф в первый день месяца тишрей. Приносить мусаф в десятый день месяца тишрей. Приносить мусаф в дни праздника Суккот. Приносить мусаф на восьмой день праздника Суккот… Приносить жертву хатат по правилам. Приносить жертву ашам по правилам. Приносить жертву шламим по правилам. Приносить жертву минха по правилам. Не прощать искусителя. Не спасать искусителя. Не оправдывать искусителя. Не извлекать выгоду из украшений для идола. Не бояться врага во время войны. Не забыть то, что сделали нам потомки Амалека. Не проклинать Имя Всевышнего. Не нарушать слова клятвы. Не клясться напрасно. Не осквернять Имя Бога. Не подниматься на жертвенник по ступеням. Не гасить огонь на жертвеннике.

Не приносить жертвы на золотом жертвеннике.

Не изготовлять масло, подобное маслу для помазания. Не взыскивать долги в седьмой год… Не отказывать в ссуде из-за приближения седьмого года. Не уклоняться от оказания материальной помощи неимущим. Не требовать возврат долга, если известно, что должник не в состоянии его вернуть. Не давать взаймы под проценты. Не брать в долг под проценты. Запрет судье вершить несправедливый суд. Запрет судье принимать подарки. Запрет судье лицеприятствовать одной из сторон. Запрет судье выносить оправдательный приговор из страха перед преступником. Запрет судье выносить приговор из жалости в пользу бедняка…»

Только что облегчившийся Степан Сергеевич Маркевич постоял ещё минуту у двери Товии Фишера, прислушиваясь с размеренному бормотанию бывшего узника Александровского централа, и решительно двинулся к себе в комнату – очень уж длинный день у него получился.

Турецкий султан, как известно, всегда опасавшийся дворцовой измены, теперь, под влиянием грозных известий о революции в Македонии и конституционном брожении среди младотурок, удвоил свои предосторожности.

Абдул-Гамид каждую ночь меняет спальни и никогда не спит в темной комнате. Он страдает, кроме того, постоянною бессонницею: дольше трех-четырех часов никогда не удается ему проспать кряду.

Охрана каждой ночи властителя правоверных обходится в 5000 франков; все лица, составляющие ночную стражу, получают огромные жалованья, исключающие всякую мысль о подкупе: их личный интерес связан с долговечностью султана. Кроме того, все они служат не один десяток лет и отличаются испытанной преданностью.

Один из французских журналов уверяет даже, будто во дворце султана содержится постоянно – двойник Абдул-Гамида. Двойник этот проводит свои ночи в комнате, находящейся перед спальнею опасливого монарха. В случае, если бы вспыхнула серьезная революция, Абдул-Гамид, благодаря этой своеобразной предосторожности, успел бы невредимым бежать из Ильдиз-Киоска.

Огонёк. № 29, 2/VIII

20 июля, Halola

Я очень много читала это время, очень много – запоем. Читала, не видя лиц кругом, с утра до вечера.

Читала Ницше, Достоевского, Штейнера, Безант, Библию, Бальмонта, Сер. Трубецкого и По. И были такие полные, солнечные дни; один день уходил за другим, давая какую-то стройную, сверкающую нить.

Дни, которые я читаю все, может быть, лучшие во мне – потому что я тогда творю то, что я читаю; иногда бывает такой восторг, что оставляешь книгу и закрываешь глаза.

Теперь прошли эти дни, но они вернутся. Так хорошо, точно сама Жизнь смотрит.

Представление о Вас у меня связано с васильками и сапфирами; и Ваши конверты мне будят эти образы. У меня теперь есть в душе много слов, которые я потом скажу Вам, – так хорошо, что Вы есть; если бы Ваши слова умерли в книгах, и если бы я читала их, то в них не было бы запаха каких-то пряных, грустных лесных трав, и я бы не поняла их сердцем. Может быть, Ваши слова и больше Вас, но если бы в них не было Вас, то они не шли бы в сердце.

Я, наверное, очень скоро уеду отсюда – мне хуже делается; я поеду домой, легче станет в комнате с моими вещами. За это лето я почти ничего не сделала из того, что хотела, болезнь мешала мне, но зато многое во мне уяснилось, и лето дало много покоя.