Юлия Яковлева - Вдруг охотник выбегает

Убийца втащил один труп на гранитный, самой природой выточенный и придвинутый пьедестал. Труп лежал на животе. Свисали золотые локоны.

Мартынов осторожно примерился ногой к уступу на гранитном камне. Уцепился, подтянул себя повыше. Дотронулся пальцами до горла женщины. Обернулся и покачал головой.

– Успела окоченеть.

Он спрыгнул, обмахнул ладони о брюки.

– Точнее скажут уже судмедэксперты.

– Ты смотри, падла. Как только он это сделал? – произнес рядом Крачкин. Он по-прежнему отводил глаза. Взглянуть на убитых он смог только через глазок камеры.

И Самойлов, и Крачкин таким способом защищали сознание от увиденного. Защищал себя на свой манер и Зайцев – в голове его звучал голос Татьяны Львовны Лиловой: «образ Вечности представлен старухой», «змея, кусающая свой хвост», «Гений сверху подает гирлянду».

От запаха роз мутило. Возможно, оттого, что к нему примешивался еще какой-то незнакомый химический запах.

«Три путти поддерживают гирлянду снизу». Детям на вид был год? два? три? На голеньких застывших телах еще был младенческий жир, тугие, словно перетянутые ниточками складки. На душе у Зайцева стало так холодно и тоскливо, будто его мимоходом обняла смерть.

– Расстрелял бы гада на месте, – выругался Самойлов.

Поодаль стоял автомобиль с красным крестом. Но спасать здесь было некого. Старуха, молодая полная женщина с золотистыми косами, трое малышей – все были мертвы.

Самойлов отошел, распорядился. Теперь медики могли унести тела. Хотя повредить улики и следы они уже не могли – не было попросту никаких улик и следов! – ступали они с носилками осторожно.

Положили носилки на траву. Стали передавать друг другу крошечные тельца. «Головку, головку придерживай», – не удержалась женщина в белом халате. И заплакала. Зайцеву от ее слов стало еще тошней и горше. Все три трупика поместились рядом. Накрыты простыней. Но жуть не ушла.

– Ай! – вскрикнул один из агентов и, матерясь, отпрыгнул, отбросив змею, свитую кольцом: ему на миг показалось, что гадина живая.

На Гороховую ехали в полном молчании. Каждый по-своему думал – или старался не думать – об увиденном. Или попросту не хотел ни думать, ни говорить.

Зайцев думал о трех детях. Уж они точно ни в чем не могли быть виноваты. Не покупали в обществе «Антиквариат» безделушек, марок или монет. Кто-то убивал ленинградцев в странной связи с картинами, которые покидали Эрмитаж. И как бы то ни было, эти картины были сейчас его единственным следом.

Его или их? Стоило оно того, чтобы на время забыть о свалявшемся клубке лжи, недомолвок, подозрений, обид?

Зайцев решился.

– Крачкин, – тихо позвал он. – Крачкин, слушай.

Крачкин нехотя отвернулся от окна, за которым тряслись идеально прямые линии ленинградских улиц. Они уже миновали окраины, въехали в центр города.

Крачкин расцепил сжатые губы.

– Слушай, Вася, давай потом как-нибудь. Я как-то не в настроении обсуждать криминальные пережитки прошлого в новом обществе.

И опять уставился в окно.

Отвернулся и Зайцев. «Что ж, зато все ясно», – сказал он себе.

Вся бригада собралась у Коптельцева на совещание. Изощренное убийство, при том что трое убитых – дети, требовало экстренных мер. Начали с того, что надо было установить личности жертв. Сфотографировать, обойти ближайшие улицы.

Зайцев поднялся.

– Извините, на секундочку. В уборную.

– Да, – угрюмо, без тени иронии сказал Самойлов. – Еще как понимаю.

А Сундуков слегка покраснел.

– Да ты что, Сундуков, – искренне произнес Серафимов. – Меня там не вывернуло только потому, что я вовсе пожрать не успел.

– Товарищи, – призвал всех Коптельцев. – Давайте выразим свое отвращение и гнев через выдающуюся следственную работу, а не физиологические процессы. Иди, Зайцев.

Зайцев вышел в коридор. Установить личности убитых. Все логично – в полном соответствии с правилами разыскной работы. Вот только преступление это отрицало правила. Зайцев вспомнил их с Нефедовым таблицу: сколько времени и сил они потратили, чтобы узнать об убитых все. И что?

Сейчас в кабинете у Коптельцева он впервые ясно почувствовал, что эти преступления не имели никакого отношения к тому, кем были убитые. Как звали, где служили, каково их происхождение, семья и членство в партии, кто их сослуживцы, друзья, соседи. К самому понятию личности. Картины и только картины были ключом к происшедшему.

Каким? Неизвестно. Одно Зайцев знал совершенно точно: товарищ Простак действовал не сам по себе, кто-то направлял его из Москвы.