Юлия Яковлева - Вдруг охотник выбегает

Алла отнюдь не пришла в восторг, когда Зайцев напомнил ей об их уговоре с Алексеем Александровичем.

– Зачем?

Ей все еще неловко было за «учителя истории». А еще – понял Зайцев – совсем не хотелось смешивать ту часть своей жизни, в которой был он, с той, где были ее театральные знакомые.

– Если хочешь в Эрмитаж, давай сами сходим, – сказала она. – Купим билеты и…

– Мне кажется, он интересный человек, твой Алексей Александрович.

– Во-первых, он не мой!..

– Хорошо, не твой. Но интересный.

– Ничуть не интересный. Серый хомячок из отдела геральдики.

– Не печник же. Что-то он может рассказать и о картинах.

– Тогда запишись на экскурсию!

– Неохота ходить с группой. Какая радость? Все толкаются, все вперед лезут. И на каждом шагу только и слышишь: во жили-то цари.

– Вот и сходим сами по себе, – настаивала Алла. Но номер Алексея Александровича дала.

– А где мальчик? – сразу спросил Алексей Александрович, пока Зайцев хлестал шапкой по скамейке, сбивая вмиг отяжелевший в тепле снег. Потопал сапогами.

– Ангина, – соврал он на ходу. Нефедов отправился опрашивать соседей Карасевой. Всех известных друзей, знакомых, сослуживцев – всех, кто имел хоть какое-то касательство к убитым, они заносили в одну таблицу. В надежде, что она выявит пересечения. Но пока таблица только росла, пухла и ничего не показывала.

Может, они ошиблись, связав эти убийства в одну цепь? Не они. Он – ошибся.

От тепла в вестибюле сразу начало колоть руки и лицо.

– Жаль. Мы можем в другой раз. Когда мальчик ваш поправится, – предложил Алексей Александрович.

Зайцев не успел ответить.

– Ну что ж, зря вы, что ли, шли в такую пургу! – радостно ответил за него Алексей Александрович. Учтиво подождал, пока Зайцев напялит огромные войлочные тапки, щадящие драгоценный паркет. – Готовы?

И они пошли.

Алексей Александрович, серый хомячок, болтал без умолку. Видимо, работа в отделе геральдики не баловала его новыми лицами. А старым он сам надоел. «Не женат», – сделал вывод Зайцев.

Он оставил на поверхности сознания пару сторожевых – на случай, если Алексей Александрович обратится с прямым вопросом. А сам полностью сосредоточился на картинах, которые мелькали по сторонам. Квадраты и прямоугольники на стенах казались ему окнами, а сам Эрмитаж – причудливо вывернутым наизнанку зданием, обитатели которого выглядывали из своих рам или вовсе не обращали внимания на прохожих вроде него, Зайцева. Занимались своими делами: обнимались, качали младенцев, писали, читали или просто выставляли, как на подоконник, блюда со снедью.

В своих войлочных лодках-башмаках он бесшумно скользил мимо лиц – то коричневатых, как кора, то розово-сияющих, как жемчужины. Мимо пейзажей и групп. И чем дальше шли, тем сильнее ныло у Зайцева под ложечкой: он чувствовал, что он на верном пути. В позах, в одеяниях, в прическах, во всем том неуловимом, что относится к стилю и духу искусства, он видел сходство с фотокарточками, которые прикрепил у себя в комнате на стене. Это чувство было похоже на падение в пропасть. Летишь и летишь – и не знаешь, когда ударишься об дно.

– Товарищ Зайцев! – громко повторил хомячок.

– Что?.. Засмотрелся по сторонам, – изобразил смущение Зайцев.

– Я и вижу. Здесь есть на что посмотреть.

– Извините. А что вы сказали?

– Я сказал: пришли, зал нидерландского искусства, XV и XVI века, – широко обвел руками Алексей Александрович. – Вот здесь и ваш ван Эйк.

И Зайцев, в который раз слегка позавидовав чужой образованности, заложил руки за спину и принялся внимательно оглядывать высокие широкие изобильные полотна. В самом низу бархатные кресла и диванчики неприветливо выдвигались вперед, как капризно оттопыренные губы.

Они обошли коллекцию, потом еще раз, причем теперь каждый выписал свою восьмерку. Встретились. Алексей Александрович был явно растерян.

– Ничего, найдется картина. Идемте в следующие залы, – ободрил его Зайцев. Видимо, Алексей Александрович нечасто покидал свой отдел геральдики – успел забыть, где что висит в самом музее.

– Это все, – настаивал он.

– Выходит, не все.

Тот дернул головой.

– Все картины сгруппированы: по странам, школам, эпохам, – принялся объяснять Алексей Александрович. – Вся нидерландская коллекция – здесь. Или здесь, или больше нигде.

– А перевесить картину не могли?

Тот посмотрел в сторону.

– Это абсурд. Это же музей, а не гостиная!

– То есть если «Благовещение» не в этом зале, то его нет больше ни в каком другом зале? Верно?