Энн Грэнджер - Любопытство наказуемо

Я задумалась. Что доктор имеет в виду? Почему он сразу сказал, что является близким другом нанявшего меня человека? Может быть, он рассчитывает, что у меня развяжется язык?

Доктор снова откашлялся, привлекая к себе мое внимание.

– Вам следует знать, что меланхолия миссис Крейвен носит вид мании особого рода… – Он снова замолчал, ожидая моей ответной реплики, но я уже поняла его уловку.

Конечно, Лефевр – врач, но я – не его пациентка! Я здесь не для того, чтобы поверять ему мои мысли и страхи. Как раз наоборот!

Видя, что я молчу, он вынужден был продолжить:

– Она никак не может смириться с тем, что ее малышка умерла.

Я собиралась держать язык за зубами, но прямота этого шокирующего заявления заставила меня громко вскрикнуть. По спине у меня пробежал холодок. Очевидно, положение намного серьезнее, чем мне намекали. Впервые я задумалась, зачем меня посылают в «Прибрежный». Должна ли я стать другом и поверенной молодой женщины просто для того, чтобы поддержать ее? А может, мне предстоит убедить ее в печальном факте смерти ее ребенка? Подобная задача трудна, щекотлива и вовсе не предназначена для постороннего человека вроде меня. Каково же состояние ее рассудка? Последний вопрос я без обиняков задала своему попутчику.

Лефевр покачал головой:

– Мне известно не больше, чем вам. С миссис Крейвен я незнаком. Подобно вам, я знаю только то, что мне сообщили.

– У меня нет опыта сиделки, – решительно сказала я.

– Насколько я понимаю, ничего подобного от вас и не требуется, – вкрадчиво ответил Лефевр. – А, вот и порт!

После нашего короткого разговора мне стало не по себе, но все сразу же забылось, как только мы спустились из кеба на пристань. За нами высились старинные серые городские стены с променадом, по которому можно было добраться в центр города. Повсюду мы видели стройку – портовый район расширяли. А впереди – море, точнее, залив Саутгемптон-Вотер. Свежий ветер имел отчетливый соленый привкус. Над нами кружили и кричали чайки, высматривая крошки еды у пассажиров, ждущих на пристани. На волнах плясали солнечные зайчики. На противоположном берегу, в голубой дымке, виднелись многочисленные деревья и белые здания. Видимо, это и был городок Хайт. Я разволновалась, как дети, которые скакали и вопили в толпе, не обращая внимания на отчаянные попытки родителей их одернуть.

А что за пестрая толпа нас окружала! Неужели все эти люди надеются сесть на паром? Я невольно подумала о Ное: как же ему, бедному, пришлось нелегко, когда понадобилось втиснуть в ковчег всех многочисленных зверей! Вокруг нас стояли крестьяне с обветренными лицами, крестьянки, надевшие бумажные шляпы от солнца, все нагружены корзинками и тюками; рабочие, которые толкали тележки с багажом и грузами в виде таинственных ящиков. Собаки всех пород (некоторые являли собой странные помеси) тыкались в ноги детям и возбужденно лаяли, наслаждаясь игрой. Там и тут попадались прилично одетые люди; вдали мелькнула фигура священника. Кроме того, в толпе сновали носильщики, матросы с пакетботов, стоявших на якоре, и многочисленные зеваки. Они, скорее всего, никуда не ехали, просто им доставляло удовольствие, сунув руки в карманы, наблюдать за происходящим. Как и во всех оживленных местах, здесь было много оборванцев, которые рассчитывали поживиться за счет наивных приезжих. Мы с доктором, судя по одежде, были городскими жителями и приехали издалека. Поэтому несколько оборванцев начали подбираться к нам.

– Следите за карманами, сэр! – посоветовал наш возница, когда доктор Лефевр с ним расплачивался. – Вон паром, прямо перед вами, а вон и Альберт. Эй ты! – вдруг заорал он. – Альберт! Иди сюда, проводи господ на паром!

Меня еще никогда в жизни не причисляли к «господам». Мне повезло, что я очутилась в обществе доктора Лефевра с его безукоризненной внешностью и властными манерами.

От толпы отделилась высокая и тощая фигура. Это был молодой человек с обветренным лицом и руками, в кепке с козырьком вроде матросской, вязаном свитере, едва не лопавшемся на мускулистых бронзовых плечах, холщовых штанах и прочных ботинках. Однако самой главной отличительной его чертой был единственный здоровый глаз. Второй, видимо, пострадал при каком-то ужасном несчастном случае. Закатившееся глазное яблоко было дымчато-голубым, но оставшийся здоровый глаз сверкал добродушием.

– Альберт, – представил его нам кебмен, – служит матросом на пароме. Оставляю вас на него. Желаю счастливого пути, сэр… мадам! – С этими словами возница вскарабкался на сиденье своего кеба и с грохотом покатил прочь.