Евгений Новицкий - Смертельный дубль

– Я вижу, вы сейчас не расположены… к серьезному разговору, – пробормотал режиссер, отступая еще на несколько шагов назад. – Я вижу, вы сегодня… простите, не в себе. Да и я тоже. Поздний вечер – мы явно оба устали. Давайте встретимся завтра утром, как говорится, утро вечера мудренее. У меня завтра как раз свободный день, и я подумаю… мы с вами вместе решим, какую роль… какую работу в кино можно найти для вас немедленно… понимаете, немедленно? – Последние слова Баклажанов уже почти прокричал.

Он находился на грани отчаяния, хотя сам не понимал почему. Конечно, у него не было сомнений, что перед ним не призрак, которых не существует и существовать не может. Но то, что Топорков, несомненно, был живой, как раз и пугало, хотя истинную причину этого страха режиссер не мог обнаружить, как ни пытался.

«Лучше бы он и впрямь покончил с собой», – говорил про себя Баклажанов, а сам все отступал и отступал в глубь павильона. Однако вскоре отступать будет некогда, и тогда… О том, что будет тогда, режиссер предпочел не задумываться, но он чувствовал, что будет что-то страшное.

– Ну так что же? – выкрикнул Баклажанов, которого крайне угнетало зловещее молчание Топоркова, особенно в сочетании с его пристальным неморгающим взглядом. – Давайте тогда до утра? Хорошо?

– Нет, не хорошо, – отчетливо прошептал Топорков.

Режиссеру послышалась в его интонации жгучая ненависть. «Он меня ненавидит! За что?» Баклажанов даже сморщился от непонимания.

– Вы хотите найти мне работу, – чуть повысил голос Топорков.

Режиссер не понял, было это сказано утвердительно или вопросительно, но на всякий случай подтвердил:

– Хочу.

– Поздно, – покачал головой Топорков. – Ведь я уже умер!

– Перестаньте! – изо всех сил крикнул Баклажанов.

– Незачем так кричать, Лев Александрович, – криво улыбнулся Топорков. – Вас уже никто не услышит. Час поздний – все разошлись по домам. Здесь только я и вы. Призрак и его недруг.

– Во-первых, вы не призрак! – запальчиво возразил режиссер. – Во-вторых, я вам вовсе не недруг! Зачем вы так говорите?

– Недруг, недруг, – повторил Топорков. – И еще лицемер. Что вы мне только не наговорили сегодня. И то, что я вас заинтересовал, и то, что вы, видите ли, возжелали познакомиться со мной поближе, и что работу в кино вам теперь неймется мне предложить… А где ж вы, спрашивается, раньше были? Когда я был жив? А?

– Я… ну… – Баклажанов не знал, что ответить. – Я вас, может, не разглядел сразу, не оценил. Ну простите меня за это! Такое бывает. Ни один актер не добивался успеха с первой попытки…

– Бросьте, – резко оборвал Топорков. – Всем хорошим актерам всегда удается преуспеть в профессии еще до тридцати. Исключений нет. Однако вы и вам подобные все-таки сделали таким исключением меня. Или, по-вашему, я недостаточно хорош?

– Хорош, хорош, очень хорош, – горячо закивал режиссер.

– Тогда почему же, – повысил голос Топорков, – вы доверили сыграть Раскольникова не мне, а этому фальшивому Бутафоркину?

– Может, я ошибся, простите, – залепетал Баклажанов. – Такое тоже бывает… И потом, я не соглашусь с вами. – Режиссер нашел в себе силы не во всем поддакивать взбесившемуся актеру. – Раскольникова сыграл хороший артист – нисколько не фальшивый. Разумеется, вы тоже не сфальшивили бы, но… вам просто не повезло, что поделать… Без этого в вашей профессии – никак…

Тут Баклажанов прекратил пятиться, поскольку уперся спиной в стену. Дальше отступать было некуда. А Топорков продолжал надвигаться на него и говорить:

– Я был идеальным Раскольниковым, я! И вы не могли этого не оценить, если хоть сколько-нибудь смыслите в своей профессии! Выходит, вы сделали это нарочно. Я вам чем-то не понравился, или вы просто позавидовали моему таланту и поэтому лишили меня возможности сыграть роль, для которой я был рожден… Но ничего, я сыграю ее сегодня. Уже не перед камерой, а в жизни. И пускай вы будете моим единственным зрителем, зато вы наконец оцените меня по достоинству…

– Вы сошли с ума, – прошептал Баклажанов. – Пустите меня! – Он сделал попытку оттолкнуть Топоркова и побежать прочь, но сильная рука актера немедленно вернула его на место, с силой прижав обратно к стене.

Режиссер взмахнул руками и хотел что-то сказать, но у него уже не было слов.

А Топорков вновь сунул руку за пазуху своего пальто и извлек оттуда топор. Его лезвие угрожающе сверкнуло в свете софитов.

Баклажанов лихорадочно замотал головой.