Александр Руж - Полюс вечного холода

– Шагай… зверобой!

Тунгус подчинился. Согбенный, хмурый, он навьючил на оленя мешки и повел его в поводу.

– Зашем нам олень? – воспротивился Фризе. – Гросс… большой животина… Пускай отдыхайт.

Однако Арбель замысел Юргэна одобрил:

– Он все правильно делает. Вещи надо взять с собой. Пока мы отсутствуем, на лагерь могут напасть… уф!..

Шли цепочкой, стараясь не отставать друг от друга. Впереди – Юргэн с оленем, чуть позади – Генриетта. Она подсвечивала тунгусу факелом, но тот не нуждался в дополнительном освещении – ступал, водя носом, как собака-ищейка, и под ноги не смотрел, лишь иногда бухтел:

– Сюда пошла… Вот тут свернула… Побежала…

Замыкал шествие Фризе. При всей присущей ему сдержанности он все же не в состоянии был отделаться от чувства, что за отрядом кто-то наблюдает. И это не доставляло ему удовольствия.

– Хох! – воскликнул Юргэн и потянул оленя назад.

Путь преградил отверстый черный зев посреди сухих стеблей.

– Что там? – шепнула Генриетта, растерявшая изрядную долю смелости.

Арбель вышел вперед, сунул в зев руку с факелом.

– Ничего. Пусто.

Юргэн, отпустив оленя, кружил, как гриф, высматривающий, чем бы поживиться.

– Вадима упала в яму. Вылезла. Кто-то была возле еще. Вадима пошла дальше. Напали… Кровь!

– Блут? – заинтересовался Фризе. – Где есть блут?

Юргэн осветил корневище высокой сосны, на котором запеклись бурые пятна.

– Потащили туда. Много человек. Десять или больше. Вытоптали вся трава.

– Пойдем и мы! – Генриетта вновь исполнилась отваги. – Мы должны его спасти… Добры бобры идут в боры!

Она ввинтилась в просвет меж двух можжевеловых кустов. Мужчины последовали за ней, включая Юргэна. Возле ямы остался только белый олень, он никуда не торопился, пощипывая лишайник.

Вчетвером они выбежали на открытое пространство. Это был берег озера, скальный, голый. Следы терялись на нем, и Юргэн распростер руки в стороны, как городничий в немой сцене из «Ревизора». Отблески догоравших факелов отражались в слюдянистой воде. Неподалеку безмолвной химерой торчала избушка, к которой так стремился Вадим.

– Улу Тойон! – просипел тунгус совсем без голоса.

И словно в ответ на его придушенное сипение над избушкой взвился столб оранжевого пламени. Оторвавшись от кровли, он преобразился в шар, который взорвался и рассыпался на мириады слепящих искр.

– Зрак! – заблажил Юргэн прорезавшимся фальцетом. – Зрак Улу Тойона! – И пустился наутек.

Зрелище оказалось настолько впечатляющим, что Генриетта, Арбель и железобетонный Фризе поддались порыву и тоже обратились в бегство.

Не помня себя, они вломились в лесок, добежали до ямы и оцепенели. Олень лежал на земле и больше не был белым. Его великолепную шкуру заливали потоки густой жижи кумачового цвета, она извилисто струилась по ворсинкам, ртутными каплями падала на землю. Но что ужаснее всего – голова оленя лежала отдельно. Она была не отсечена, а оторвана, вены и сухожилия еще трепетали, над ними в морозном воздухе курились облачка пара.

У Генриетты сдали нервы, она заверещала:

– Кто? Кто это сделал?!

– Фэрдамт… – процедил Фризе. – Сволотч!

Арбель промолчал. А бледный Юргэн выронил ружье и лепетнул еле слышно:

– Абас приходила, олень убивала… И нас всех перебьет…

Вадим читал когда-то, что люди на территории Якутии жили еще двести тысяч лет назад, в эру палеолита. Они вытачивали кварцитовые ножи, ловили рыбу на костяные крючки, смешивали глину с жиром и получившейся кашицей расписывали валуны и скалы.

Нынче, запертый в пещере, откуда слышалось журчание впадавшей в Лабынкыр реки, он получил возможность лицезреть наскальную живопись во всей ее красе. Он ожидал увидеть каких-нибудь быков, сохатых или, на худой конец, пресловутых мамонтов, но фантазия первобытных живописцев превзошла все чаяния. Пещерный свод покрывали рисунки, чьи сюжеты могли родиться разве что в мозгу, одурманенном сильнодействующим зельем. Свивались в кольца змееподобные рыбины с мордами наземных животных – куниц, росомах, горностаев. Парили аисты с когтями коршунов. Пластались в бешеном беге двухголовые лисы. Но сильнее всех поразил Вадима один урод: колоссальной величины медведище, на шее которого сидела полосатая тигриная башка с раззявленной пастью.

Вот они когда зародились, мифы об Улу Тойоне и его прислужниках! Еще в стародавние времена, задолго до появления суконных шапочек, кафтанов и бисерных узоров. Предки нынешних тунгусов и якутов сочиняли у камелька страшилки, которые застревали в памяти у детей, передавались из поколения в поколение, разрастались до эпических масштабов…