Лиза Лосева - Правый берег Егора Лисицы

«Месячник борьбы с уголовным бандитизмом».

Ниже и мельче – привлечение воинских частей, патрулирование.

Идущая мимо женщина-конвойный посмеивается:

– С бандитизмом-то месяца не хватит.

Ниже рядом прицеплен листок из газеты «Трудовой Дон», заметку обвели черным грифелем:

«На Мало-Садовой улице в 8 часов вечера милиционерами завязана перестрелка с десятью неизвестными бандитами».

Тут же физиономия чернявого брюнета и текст «по данным Одесского губрозыска, в наш город выехал известный аферист, кличка Натан Херсонский». Указана и особая примета – золотой зуб.

У доски разговоры:

– Жалко, эх!

Это про перестрелку и погибших милиционеров. И тут же:

– Херсонский-то артист! Ювелирная работа, – читающий объявления тычет желтым от махорки пальцем в нос брюнету на доске. – Одному нэпману пообещал достать шевиот на костюмы феноменально дешево. Тот от жадности согласился. А ему все деньги в пакете заменили на резаную бумагу. И уж, конечно, никакого шевиоту.

– Ну так дешево и вышло, – смешки и реплики в толпе, – считай забесплатно.

– Так этот дурак нэпман до вечера проторчал на улице, все дожидался, когда ж материю ему привезут. Здесь он крик устроил, мол, мало внимания его делу, а тут как раз наших с Мало-Садовой привезли. Не до него, собаки!

– Да уж, шевиота им теперь не надо.

За коридором с объявлениями и плакатами стойка, за ней стол дежурного. Там хохот, гам. За толпящимися мелькает загорелая спина, плечо и ноги как будто абсолютно голого гражданина. Ограбили и раздели? На улицах снимают всё подчистую. В насмешку бывает сунут газетку, чтобы прикрыться. Я подошел. Голый горячился:

– Решительно – да пройдите же – нужно забросить мещанство под сукно!

– А я вам говорю, не стойте у проходе, – дежурный машет перед лицом голого, – в сторонку шагайте.

На плече раздетого измызганная лента с надписью: «Долой стыд».

– Что он здесь?

Один из молодых милиционеров кивнул, откровенно усмехаясь:

– Говорит, шо он по убеждениям без порток. Сын, значица, Солнца. По твоей части, товарищ-доктор, вся ж анатомия наружу.

Милиционер крутит головой от смеха.

– Натурально в чем мать родила ехал! На ходу его прямо с трамвая выпихнули, вроде били.

Адам, изгнанный из трамвая, возмущен:

– Нет! Не выпихнули, это искажение! Я сам сошел.

– Подвиньтесь, дайте доктору пройти.

Дежурный, не зная, за что ухватить голого, чтобы отодвинуть, махнул рукой – проходи, и пояснил: – Радикальный нудист, с трамвая ссадили.

Шум вокруг стойки растет. Из-за спин выглядывает кто-то сердитый, торчит рука с пачкой бумаг. Голый неожиданно поворачивается всем корпусом, вызывая несомненный аффект у милиционеров и собравшейся толпы.

– Мы – футуристы жизни – заявляем протест условностям мещанства. Стыд – это предрассудок! Что, кроме наготы, выражает наше общее равенство?

– Антрацит! [7] Махорка. – отвечают насмешливо из толпы.

– Не восклицайте, товарищ, – устало увещевает его дежурный. – Документы дайте! И пройдите вон – до лавочки, вбок, в сторонку. Народ собирается – смущаете людей!

– Вот билет, пишите! – худые ноги нервно стучат о край стойки тупыми носами неожиданных в этой ситуации коричневых штиблет. Комсомольский билет возникает из ниоткуда. Кроме ленты и обуви, при нудисте никакого имущества.

– Все пропишем, зафиксируем, – уверяет дежурный, напевая: – Я так застенчив, мадам. Что краснею тра-там… – потирая щеки в многодневной щетине.

– Дайте карандаш, что ли, чернила вышли! – кричит, копаясь в бумагах.

Дежурный, спокойный в любой ситуации, широкоплечий малоросс, напевает всегда. В дело идут новейшие шлягеры или старые романсы – все равно. Голос – дрянь, но слух вполне музыкальный.

Пострадавший голый пристраивается на край лавки. Остальные посетители, уже не обращая внимания на радикального нудиста, негромко переговариваются. И не такое видали. Только задержанный в шапке-финке на затылке и клешах осмотрел, свистнул и длинно матерно выругался. Отдельно от всех, молча сидит старуха в мужском пальто.

– Второй день приходит.

– А что?

– Убили у нее кого-то.

У стола описывают белье. Молодая гражданка, а приглядеться, так, пожалуй, что и барышня – на коленях ридикюль, рука нервозно сжимает у горла потрепанный мех – всхлипывая, диктует, милиционер повторяет за ней.

– Простынь камчатая? Покрывало зеленое, шерсть.

– Чистая шерсть, – поддакивает, морща красный носик, потерпевшая.