АНОНИМУС - Дело Зили-султана

Отвечая на этот неуместный вопрос, генерал употребил такие выражения, что Волин понял: ехать все-таки придется, причем не откладывая.

Спустя час он уже входил в знакомый дом на Поварской. Поднялся на третий этаж, толкнул дверь в квартиру – генерал-майор никогда не запирал двери днем, только на ночь. «Бодрит, – объяснял он, – держит в тонусе». Волин осторожно пенял ему на такую неосмотрительность, тот лишь отмахивался: «Судьбу не перехитришь, захотят убить – грохнут и за Кремлевской стеной, прямо в сортире…». А архивы, спрашивал Волин, за архивы ваши не боитесь? Генерал-майор отвечал, что все архивы у него в надежном месте, здесь – только переведенное в цифру. Так или иначе знающий человек мог попасть к нему домой в любой момент, даже не известив об этом хозяина. Но таких знающих кроме Волина было раз, два и обчелся. Волина же Сергей Сергеевич знал с младенчества. Дело в том, что в свое время генерал ухаживал за его бабушкой – в те еще времена, когда она была молодой женщиной. Но бабушка предпочла бравому офицеру известного артиста и, кажется, никогда об этом не жалела. Зато Сергей Сергеевич жалел до сих пор и время от времени объяснял Волину, что будь его бабушка поумнее, был бы он, Орест, не потомком актеров голожопых, а внуком генерала, жил бы в центре Москвы и вообще катался бы как сыр в масле. Но раз уж не вышло, так не вышло. Тем не менее Ореста он любил настолько, насколько вообще генерал КГБ способен любить живого человека, следил за его успехами и даже пару раз благодаря старым связям помог в сложных обстоятельствах.

– Сергей Сергеевич, это я, – крикнул Волин, войдя в прихожую.

– Давай в гостиную, – отвечал ему откуда-то издалека глуховатый голос историка.

Волин двинул в гостиную. Это была комната метров на двадцать пять с высоченными потолками. В советские времена генералам КГБ давали хорошие квартиры. Теперь другие времена, теперь генералы не ждут милостей от государства и берут все, что им надо, сами.

Как ни странно, гостиная казалась небольшой – вероятно, от диванов, столов и кресел, которыми она была набита, как щеки старого хомяка. В последние годы тут появилось даже пианино. Время от времени Сергей Сергеевич присаживался к нему и, тыкая в клавиши одним пальцем, наигрывал «Работа наша такая» и «С чего начинается родина».

– Не хочу отставать от моды – объяснял он. – Куда молодежь, туда и мы. Как говорил Владимир Ильич, задрав штаны, бежать за коммунизмом. Вот только коммунизм наш по-прежнему за линией горизонта.

И сам смеялся своим же незатейливым шуткам. Впрочем, сейчас ему было не до шуток. Он усадил Волина в кресло, сам держал в руках стопку бумаги.

– Ты спрашиваешь, для чего он все это зашифровал? – заговорил генерал, как бы продолжая двухнедельной давности разговор. – Очень просто: чтобы всякие дураки не совали свой нос в исторические документы. Стенография по системе Штольце-Шрея, с использованием правил нотной записи Терне. Так уже лет сто никто не стенографирует, так что пришлось попотеть. Но, скажу тебе, не зря, очень не зря.

И Сергей Сергеевич сунул ему в руки стопку бумаги.

– Читай, – велел генерал.

Волин взвесил в руке увесистую пачку, вздохнул и принялся читать.

«Прежде, чем начать свой дневник, замечу, что меня совершенно не прельщают лавры господина Достоевского, его благородия Ивана Тургенева и даже его светлости графа Толстого. Возможно, я был бы не прочь встать на заре, расчесать черепаховым гребнем седую бороду (каковой не обладаю) и отправиться пахать поле, а хорошенькие крестьянки пусть бы пели и плясали вкруг меня свадебные песни. Но громоздить словесные эвересты, да еще и терзать читателя идеями – нет, слуга покорный. Потому писать я буду без красот и ухищрений, исключительно по делу.

Правда, возникает вопрос: чего ради взялся я за перо, если ни красот, ни ухищрений на горизонте не видно?

Дело в том, что после переворота я вынужден вести затворнический образ жизни – чтобы не мозолить глаза новой власти. Вследствие этого у меня образовалось некоторое свободное время. А письмо – вернейший способ убиения оного, хотя и несколько вредный для окружающих. Вы скажете, зачем писать, если литераторов и без того предостаточно? Признаюсь на это, что от современных книг меня несколько тошнит. Не так, чтобы очень сильно, но достаточно, чтобы вовсе не брать их в руки.

Кажется, Дизраэли сказал: хочешь прочитать хорошую книгу – напиши ее сам. Дерзну последовать мудрому совету. Правда, в искусстве считаю себя человеком прошлого столетия, а, значит, слегка старомодным. Для меня и Чехов – авангардист, а уж про господ вроде Андрея Белого и говорить нечего. Поэтому писать буду так, как привык, а не так, как пишут сегодня.