Наталья Гончарова - Доспехи совести и чести

– Хотела бы я быть так вездесущей и осведомленной, как вы утверждаете, хотя, ежели служители Царской канцелярии так утверждают, значит, так оно и есть, ибо служение Государю, так же как и служение Господу, сомнений не подразумевает, – заметила она, и протянув по-мужски руку для рукопожатия, продолжила: – Елизавета Николаевна Арсентьева.

Михаил Иоганович минуту поколебался, так и не взяв в толк, серьезно ли она говорит, или шутит, и не найдя ничего лучше, чем сделать шаг на встречу и крепко пожать ее хрупкую кисть, как если бы она была мужчиной, произнес:

– Рад знакомству, – но вот холодные глаза говорили об обратном.

Он только сейчас смог рассмотреть ее лицо, до той поры находясь во власти обмена колкостями, а также плена ее нежно-голубых, таких ясных, но таких взрослых глаз. Она была моложе, чем ему показалось вначале, лицо нежное, юное, с почти детской округлостью. Арсентьева не была красавицей, но и не была дурнушкой, приятные черты лица, глаза, сияющие, глубокие, но такие тревожные, будто у испуганной косули, застигнутой врасплох притаившимся в кустах охотником. И все таки, она хороша собой, – подумал Мейер, – прежде всего молодостью и того рода приятностью, что вовек важнее красоты, ибо в лице отражается от чистоты душевной, – заключил про себя Мейер, – верно, он просто находился в дурном настроении, тем более она до сей пор, лишь этому способствовала, по крайней мере, ее реплики, бередили раны, не хуже самой острой занозы.

– И я рада знакомству, – прервала его размышления Лиза.

Затем на минуту воцарилось молчание, отчего птичий щебет, стал почти нестерпим, и в этой густой, почти осязаемой тишине, когда каждый собеседник погружен в свои мысли, казалось даже птицы стали петь иначе.

Разговор не вязался, но и прощаться ни он, ни она, отчего то не желали, чувствуя себя будто застрявшие на полпути странники, когда сил вперед идти нет, а возвращаться назад уже слишком поздно.

– Мне всегда нравились вязы на участке Долгополова, почти лес, им не меньше ста лет, а может и больше, гулял ли кто здесь до нас, что чувствовал, что думал, всегда хотелось пройтись, но честно признаюсь, так и не смела, ступить на чужую землю, – невпопад, снова нарушила молчание Лиза, – она думала, что сейчас он галантно скажет, что отныне она вольна будет гулять по его саду когда ей вздумается, она ответил бы ему любезностью, разговор с легкостью бы завязался, и пошел своим чередом, открывая завесу тайны, кто он, откуда и зачем сюда приехал.

Но он смолчал, лишь обернулся назад, окинув свой участок грустным взором, и коротко заметил:

– Это так.

Отчаянию Лизы не было предела, ей казалось, что в его глазах она выглядит глупой, пустой или странной, и это совсем не то впечатление, которое ей хотелось произвести на него. Она и сама не знала, отчего она так отчаянно цепляется за это знакомство, боясь самой себе признаться в постыдной и горькой правде, что как бы она не убеждала себя, что жизнь с маменькой и папенькой в этом прекрасном именье, с книгами и кошками чудесна и восхитительна, но в глубине души знала, что нет более одинокого человека, чем тот, что сидит каждый день здесь на скамье, в тени диких яблонь, наблюдая каждый год, как зацветает сад и отцветает ее молодость.

И хотя она воспитывала в себе годами рассудительность и почти монашеское презрение к мирским страстям, но ничто человеческое было ей не чуждо, и, как и сотни молодых барышень, в весну их молодости, вдыхая полной грудью, воздух свободы, страшилась, но отчаянно желала любви.

Ведь, ежели, человек, в определенный час своей жизни, будет наполнен, словно сосуд доверху любовью, то появление объекта восхищения и обожание не заставит себя ждать. Так что теперь, почти оскорбленная его пренебрежением и недружелюбием, Лиза сделала последнюю попытку продолжить разговор, однако же, теперь предоставив себе полную свободу, быть собой, а, следовательно, говорить лишь только то, что вздумается, не заботясь более ни о каких последствиях. Ведь что еще может быть хуже, чем отсутствие интереса со стороны мужчины, чей интерес ты отчаянно пытаешься вызвать?

– Позвольте же, Михайил Иоганович, я конечно наслышана, о суровости служащих третьего отдела, но не может же так быть, чтобы они были настолько лишены галантности с собеседниками женского пола. Неужели же вы думаете, что лишь с чинами подобными вам, можно говорить на темы не только легкомысленные, но и серьезные, – резко спросила Лиза.