Ольга Озерцова - Талисман Шлимана

– Как быстро все меняется. Нас заставляли изучать роль классовой борьбы в истории, а вот вас уже – -роль любви. Эта пресловутая история КПСС, сколько же времени мы на нее потратили. А вот многое из того, что интересно, не только не учили, но просто не издавали. – Он посмотрел на меня. Казалось, он чувствовал какую-то близость со мной, свою причастность к иной эпохе, он знал что-то недоступное нашим студентам, пусть и страшное, которого к счастью для него успел глотнуть лишь немного. Глеб как-то говорил мне, что чувствует себя старше своих лет, потому что побывал уже как бы в двух жизнях.

– Александр Владимирович, – Света смотрела на меня своими ясными глазами. – Я тоже вот что не понимаю. Ну нельзя было издавать, например, Бродского, но почему нельзя было написать о нем диплом, курсовую?

Я долго и восхищенно смотрел на нее. «О, не знай сих страшных снов ты, моя Светлана». Может быть, нам уже надо меньше, чем сорок лет Моисея?

– Давайте-ка опять про роль любви в истории, – сказала Надя, – ведь это правда. Если бы у Клеопатры нос был длиннее, то многое в мире случилось бы по-другому.

– Думаешь, они там сильные эмоции испытывали, например, в гаремах фараона? Сколько их было у него одного, – заметил иронически Андрей.

– А почему бы нет? Ты знаешь про женщину-фараона Хатшепсут и ее зодчего? – спросила Светлана, – и у фараона Аменхотепа была царица Тия незнатного происхождения. А еще Нефертити, Эхнатон. Почитай их древнеегипетскую лирику. Это не то, что сейчас. Если не все способны представить себе сильные чувства, то не надо думать, что всегда так было.

– Теперь, я, кажется, действительно, понял, что вы изучаете у себя на спецкурсах, – прокомментировал Андрей, выкатывая из углей картошку.

Тут он скорее всего неправ. Сомневаюсь, что Аня так им подавала материал, при ее неромантическом настроении и семейной обстановке сейчас можно ожидать совсем другого. Я недавно от нее услышал, что большинство наших любовных романов в жизни имеют характер нервный, несовершенный и не годятся для искусства. Я тогда еще спросил, а годилась ли для искусства, например, семейная жизнь Данте, та, другая, без Беатриче. И еще, интересно все-таки, что наши студенты извлекают из наших лекций. Хотя, ведь, конечно, их сейчас и должна волновать эта сфера жизни, по глазам видно. И главное, им кажется, что они понимают. Взглянуть бы на них лет этак через тридцать.

– Свет, расслабься и съешь картошку. Александр Владимирович, а какую картошку мы испекли! Как они в древней Руси без нее обходились?

– Вот такая у нас теперь, Александр Владимирович, жизнь: ты им про чувства, а они тебе про картошку, -заметила Света. – И картошка-то, заметьте, подгоревшая.

Андрей шевелил угли палкой, стоя к нам всем боком. Дмитрий, державший в руках гитару, внимательно смотрел на Свету и чуть слышно перебирал струны.

– Где уж нам, но если мы такие циники, не способные к эмоциям, то ты нам про них и расскажи. Что-нибудь романтическое. Только дай стакан, я тебе долью еще, для вдохновения.

– И расскажу, если не будете иронизировать. – На щеках у Светы появился румянец, она смотрела на костер и говорила, словно обращаясь к вспыхивающему пламени.

– Наверное, любовь – то же, что жизнь. Может быть жизнь – это деревянные мостки над бездной? Случилось что-то, оборвались – а внизу обрыв и пучина воет. Пена, брызги. Думал, жизнь – это ровная асфальтовая дорожка, а оказалось, она – море. Оказывается все мы не пешеходы, а пловцы. И море не перейти ни по камушкам, ни по мосткам. Над волнами звезды: увидишь – переплывешь, не увидишь – заблудишься. И не спрячешься. Бояться надо берега, а не звезд в черных волнах.

Интересно, кто ей нравится, этот Андрей или тот скромный Дмитрий, что так смотрит на нее. И как хорошо. Мне нравится их слушать. У Байрона есть строка «The days of our youth are days of our glory» – «дни нашей юности – дни нашей славы». Юность – это откровение. Да, быть может, жизнь – это узкая досточка над бездной, и мы – крохотные мгновения тепла, очень случайные, со своим дыханием, биением сердца. Собственно, мы все с цветами, деревьями, зверьем заполняем бездну – это переливающееся живое, наполняющее бездну. И все уносит время, лишь память и искусство… Не так уж плох тот напиток, которым они меня напоили. Или это вино молодости, что звенит в их голосах? Говорят, музыканты живут долго, потому что чувствуют положительную энергетику зала, со мной тоже такое бывает на лекциях или вот сейчас.

– Ну, мы все уже обсудили, от любви, истории до картошки. Еще Достоевский писал в «Братьях Карамазовых», что как соберутся русские мальчики (теперь, кстати, и девочки тоже), то начинают обсуждать вечные вопросы: про Бога, бессмертие, у нас вот – про историю и любовь.