Никлас Натт-о-Даг - 1795

Кардель продолжает свои безнадежные поиски по давным-давно ставшему привычным маршруту. А что еще-то делать? Город между мостами исчерпал свои возможности предложить что-то новое. Все лица кажутся знакомыми, уже виденными когда-то. После летней облавы было тихо, но сейчас опять полно нищих. Город — их единственная надежда хоть где-то укрыться от мороза. И сейчас зима начинает собирать свой урожай, по утрам уже находят тела замерзших. С каждым днем все холоднее, дни словно обрезаны, кончаются, не успев начаться, — несколько часов бледного света между поздним утром и ранним вечером. И неба нет — серые плоские облака тянутся от одной печной трубы к другой. Дни стали постыдно короткими — сложная жизнь города скукожилась в жалком светлом промежутке между десятью утра и тремя пополудни. Все остальное — непроглядный мрак. Ковшу конопляного масла в уличном фонаре даже пытаться не стоит его победить.

Он по-прежнему не может ходить быстро, мышцы как чужие, каждое движение причиняет боль, напоминает о свирепых столбнячных судорогах. В арках дворов и темных закоулках никого, кроме стариков и замерзающих нищих, так что карманам его, даже если бы они были набиты монетами, ничто не угрожает. В тысячный раз обходит он остров, от Балтийской гавани до Рыцарского острова на озере Меларен, от Королевского дворца до груды железа у Слюссена.

Все напрасно. Зашел к Эмилю — дверь заперта, дома никого. Возвращается домой — и здесь собачий холод. Единственное, что можно сделать, — в который раз поправить тряпки, которыми предыдущий догадливый жилец заткнул щели в окне, и застегнуть поплотнее куртку, дожидаясь, когда собственное тепло прогреет тесное пространство между телом и изношенной одеждой. Сидит на своей откидной койке и прислушивается к бою часов на башне. Время от времени воровски подкрадывается дремота. Он внезапно просыпается от боли в шее и спине, изменяет положение, засыпает снова. Но и во сне видит Анну Стину. Снится одно и то же: он наконец ее нашел и с радостью и страхом ждет решения.

Карделя разбудил скрип дверных петель. Он поморгал в темноте, пытаясь что-то разглядеть, и начал тереть глаза. Хотел убедиться, что не спит.

Но нет, все происходит наяву.

Анна Стина. Стоит на пороге совершенно неподвижно, будто эта дубовая дощечка обозначила границу между сном и явью. Карделя охватила паника. Он не может ни сказать что-то, ни даже пошевелиться. Любое неосторожное движение — исчезнет и больше не появится никогда. И она тоже стоит совершенно неподвижно. Нет, слегка шевельнулась, и в луче слабого света из окна в ее руке что-то блеснуло. Кинжал. Спазм отпустил гортань, и он с трудом произнес, сам не узнавая свой голос:

— Я искал тебя. Где ты была?

— Меня не было.

Кардель сдвинулся на койке и нагнулся, чтобы лучше ее рассмотреть. Немного бледная, но целая и невредимая, чисто одета.

— Мои дети погибли. Говорят, в их смерти виновен ты.

Сердце провалилось в бездну.

— Это правда, — хрипло произнес он и сделал шаг к порогу.

Анна Стина выставила перед собой нож.

— Если ты пришла мне отомстить, мешать не буду. Готов заплатить всем, что имею. Имею я немного, но все же… хотелось бы побольше, но где взять…

Он встал на колени, медленно поднял здоровую руку, положил ей на запястье и подвел руку с ножом к своей шее над ключицей.

— Вот здесь. Только не сомневайся, все будет очень быстро. Даже сил много не надо. Одно движение — и все. Но крови будет много, Анна… лучше сразу отскочить.

Он сделал над собой усилие и отпустил ее теплую руку. Очень трудно закрыть глаза. Но все же закрыл — не столько ради себя, сколько ради нее. И внезапно засмеялся воспоминанию.

— Так оно всегда и было… — Он не мог бы сказать, произносит ли эти слова вслух, или они рождаются у него в голове. — Так всегда и было… ты, я и лезвие ножа между нами. То есть не всегда, но… в третий раз — это уж точно.

Услышал звук и огорчился; жизнь будто насмехается над ним в такую торжественную минуту. Вечное невезение: даже прощание с жизнью не обходится без того, чтобы какой-то растяпа-сосед не уронил крышку чугунка.

В раздражении открыл глаза и увидел то, чего увидеть никак не ожидал: нож валяется на полу, а Анна Стина сидит на стуле, бессильно уронив руки. Потрогал шею — ранка есть, но очень маленькая. Одним движением руки смахнул алую каплю, и кровь больше не появилась.

Удивительно: ему стало обидно. Он был готов искупить страшный грех, но нет — остался жив. Жив, но не прощен.