Дэвид Моррелл - Властелин ночи

– Не подходите! Не прикасайтесь ко мне!

Он сказал что-то так тихо, что я не смогла его услышать.

– Говорите громче! – велела Стелла.

– Успокойтесь, – прошептал Шон.

Я поняла его замысел: заставить ее прислушиваться, наклониться поближе, и тогда он сможет вырвать зазубренный осколок вазы у нее из рук.

Но когда он сделал еще один шаг, она замахнулась. Если бы Шон вовремя не отпрянул, его руки оказались бы изрезаны точно так же, как у Эдварда.

Не отводя взгляда от сверкающих глаз Стеллы, я прокралась к Эдварду и сорвала с него шейный платок.

– Замотайте свои раны. И плотно прижмите, – велела я ему, не переставая сосредоточенно наблюдать за чудовищно искаженным лицом Стеллы.

– Это все ее вина, – сказала она, указывая с ненавистью на Кэролайн.

– Успокойтесь, – мягко повторил Шон.

Джозеф медленно сдвинулся в сторону, очевидно надеясь схватить Стеллу за руку, пока Шон отвлекает ее.

– Она заставила меня это сделать, – заявила Стелла.

– Что вас заставила сделать ваша мать? – спросил, приблизившись, мой отец.

– Не подходите! – крикнула Стелла Джозефу.

– Мне нужно узнать, жив ли человек на полу, – ответил тот. – Дайте мне пройти мимо вас, чтобы я попытался ему помочь.

– Он уже в аду. Никто ему не поможет.

– Стелла, что ваша мать заставила вас сделать? – повторил отец.

– Нет, – взмолилась Кэролайн. – Пожалуйста.

– Она велела, чтобы я позволила этому человеку лапать меня. Точно так же, как сама позволяла мужчинам лапать ее своими грязными руками, – объяснила Стелла.

– Довольно! – прикрикнула я на всех. – Эта бедная женщина – единственная, кому нужна помощь.

Стелла посмотрела на меня с отчаянием.

Я шагнула ей навстречу.

– Вы позволите женщине прикоснуться к вам? – спросила я.

Выражение ее лица изменилось на крайне озадаченное.

– Мужчины этого не поймут, – сказала я. – Позвольте мне помочь.

– Никогда не поймут, – пробормотала Стелла.

Я сделала еще один шаг. Она ткнула в мою сторону осколком фарфора, но не дотянулась, а я не отступила.

– Напротив окна стоит диван. Вы устали. Давайте присядем.

Я сделала следующий шаг и, оказавшись рядом с ней, осторожно коснулась той ее руки, в которой не было осколка.

– Идемте со мной, – произнесла я, ведя ее в переднюю часть гостиной. – Вы порезались.

Я бережно усадила ее на диван, а сама устроилась рядом.

– Порезалась?

– Посмотрите на свою руку. Отдайте мне этот осколок вазы. Никто вас не обидит.

Так мягко, как только могла, я забрала осколок. Ее руки были исцарапаны. Я стянула расшитый чехол с подлокотника кресла и наложила его на рану. Затем развернула руку Стеллы другой стороной и туго затянула ткань.

Пока я это делала, Шон и Джозеф прошли в заднюю часть гостиной и опустились на колени возле мужчины, проверяя, жив ли он.

Выражение их лиц ясно дало понять, что бедняге уже ничто не поможет.

– Через окно я слышал, как он признавался в убийстве Дэниела Харкурта и других людей, – сообщил Джозеф. – Но кто это такой?

Лицо мужчины настолько сильно пострадало, что, будь он даже одним из наших близких друзей, мы не сумели бы его опознать.

– Он работал в клинике, – устало начала Кэролайн. – И заметил Стеллу, когда она привозила туда мужа несколько раз в неделю для лечения. Со временем у него развилось нездоровое влечение к ней.

– Она лжет! – воскликнула Стелла с неожиданной яростью. – Она наняла его, чтобы он лапал меня! Она наняла его, чтобы… – Стелла принялась заламывать окровавленные руки. – Не прикасайтесь ко мне! Нет ничего хуже, чем быть женщиной. Лапают, лапают.

– Моей дочери довелось пережить жестокое нападение, – сказала Кэролайн. – Она была вынуждена сражаться за свою жизнь. Очевидно, она настолько потрясена, что не понимает, о чем говорит.

– Что вы все здесь делаете в полночь? – спросил Джозеф.

– Хуже всего быть женщиной, – продолжала Стелла. – Лапают, лапают. Никогда бы не позволила…

– Что не позволили? – спросила я в замешательстве.

– Милая Дженнифер.

– Да, ваша маленькая дочь, – сказала я.

– Никогда бы…

Несмотря на горящие угли в камине, дом внезапно пронзило лютым холодом.

– …не позволила ей вырасти. Чтобы ее тоже лапали. Милая, маленькая… она мирно спит. Никогда не будет…