Юлия Яковлева - Небо в алмазах

– Ты, Наталья, брось это. По делу звоню. Прекрати мокроту разводить. Нет у меня времени… Чего скажешь? Было или нет?

– Было.

Зайцев не сдержался:

– Ты почему ж сразу не сказала?!

Та между всхлипами укорила:

– Так вы ж про драгоценное спрашивали. А оно не драгоценное. Не настоящее оно.

– Ты, конечно, права, – попробовал утешить ее Зайцев. – Это я тебя запутал.

– Запутали, а теперь кричите.

«Не такая уж ты раба беззащитная», – подумал Зайцев. Он вдруг вспомнил, как она сказала про хозяйку: «жрать не станет». Не «кушать». «Жрать». Видно, не все там было просто. Вспомнил – и поставил себе мысленную закладку.

Но сейчас его больше интересовали дружки-слесари.

Вайнштейн вооруженным трубкой глазом склонился к одному из своих сотрудников-двойников. Тот показывал Зайцеву темя, мягко передвигал костяшки счет. На куске бархата лежали прозрачные капли. Стояли в воздухе, на невидимых нитях, чашечки, больше похожие на эмблему весов, чем на измерительный прибор.

Оптическая трубка мягко выпала в подставленную ладонь. Глаза опытного ювелира вскинулись с вопросом: попал? И Зайцев не отказал себе в удовольствии ответить:

– Переходите к нам, товарищ Вайнштейн, а? Скучно же здесь. А я и паек вам выбью наилучший, с маслом.

Уголок губ чуть двинулся: улыбка. Глаз снова сжал трубку, голова снова склонилась к бриллиантам.

Гражданина Гудкова приняли ровно там, где указал собутыльник Белушков: в деревянной двухэтажной халупе на Обводном. И ровно в обещанном состоянии. Драгоценности тоже их дождались. Под ящиком с инструментами, в дерюжном мешке, спутанной колючей кучей, – они казались слишком блестящими и не более ценными, чем елочная мишура. Гудков не пошевелился, когда его взяли за ноги и за плечи. А когда кинули на пол авто, только замычал и повел руками, как будто в паутине.

– Допрос откладывается до лучших времен, – жизнерадостно оповестил Зайцев, падая на сиденье. Мешок с сокровищами звякнул. Сколько стоило содержимое этого мешка, мог на глаз определить разве что товарищ Вайнштейн.

Нефедов глядел на дышавшее у его ног тело.

– Смотри, Зайцев, не вздумай прикурить, – заметил водитель, поглядывая на все это через зеркало. – Полыхнет и рванет к едреной фене. Хорошо отдохнул человек. Ну и выхлоп, – покачал головой водитель. Ответа не получил.

– Укокошил кого по пьяни? – продолжал балаболить водитель, выкручивая руль. Мелькали из-под закатанных рукавов локти да шлепали по рулю, цепляясь, пальцы.

– Крути-крути, – проворчал Зайцев.

– Ясно. Военная тайна, – не обиделся шоферюга. И машина запрыгала, переваливаясь, по разбитой набережной Обводного. Нефедов придержал ногой голову Гудкова – ее мотало по полу в опасной близости от железной рейки, подпиравшей сиденье.

Зайцев ребром ладони вытолкнул наружу треугольную форточку: дух от Гудкова и правда стоял густой.

– Вы ему возьмите пива, – предложил говорливый шофер, поглядывая на Зайцева в зеркало.

Нефедов чуть-чуть поднял брови: предложение его возмутило. Зайцев кивнул:

– Ага. Сперва только икры черной ему черту купим. И балыка. А на сдачу можно и пива.

– Дело говорю, – не отстал водитель. – По виду загулял он хорошо. Болеть будет сильно.

Над крышами домов торчали четыре круглые трубы. «Слон упал. Спиной вниз», – пришло на ум Зайцеву при виде этих труб. «…Он прав». Ждать, пока Гудкова переломает, было невозможно – допрос ждать не мог.

– Останови! – крикнул Зайцев спине, когда завидел в промелькнувшем проеме улицы сжатую жаждой очередь, киоск с надписью «Пиво».

Гудков пил, а Зайцев и Нефедов смотрели на его дергающийся при каждом глотке кадык. Бутылка показала донце, потом встала вертикально горлом вниз – как будто до того только пиво удерживало ее в нормальном положении. И только потом Гудков от нее отпал. На Зайцева и Нефедова обратилась ошеломленная рожа.

– Аж зашипело. Трубы горят, – пожаловался Гудков. Он был мягкий, податливый. И добавил: – Товарищ милиционер.

– Ты почему здесь, знаешь? – не стал поддерживать тему здоровья Зайцев.

– Манька сдала, – печально ответил Гудков. – Стерва. Получку отобрала. Из-за нее до жизни такой дошел.

Он разглядывал свои чернильные пальцы. Перед допросом сыграл на пианино.

– До какой такой жизни?

Гудков призадумался. Положил руки на колени. Видимо, мысли ворочались тяжело. Но к выводу он пришел:

– Это Афанашка меня сдал? Афанашка стерва?

Податливость улетучилась. Видимо, молекулы пива уже проторили дорогу в мозг, кровь и прочие части гудковского организма. Придали сил. Голос окреп: