Кирилл Еськов - Чиста Английское убийство

После неизбежного Кембриджа служил некоторое время семье тогдашнего лорда-хранителя печати Николаса Бэкона (там и познакомился с его сыном Энтони, будущим шефом эссексовской «МИ-5») — и это, похоже, был первый и последний в его жизни честный (то есть не криминальный и не стукаческий) заработок. Перепробовав кучу специальностей — от мошенника до наемного убийцы (причем всё как-то беспонтово…), он некоторое время сказывался в нетях, но в 1585-м предсказуемо обнаружился в тюрьме Флит. В 1587 родня его оттуда извлекла и пристроила секретарем к… лорду Стаффорду, английскому послу в Париже (старший брат Друри, Уильям, был женат на его сестре).

Как же можно с эдаким послужным списком оказаться на дипломатической службе? — воскликните вы. Да запросто! Дело в том, что Стаффорд был шпионом… — нет-нет, совсем не то, что вы подумали: он был «шпионом в плохом смысле», сливал английские топ-секреты врагу. Да не каким-нибудь там лягушатникам, по матримониальным интригам Елизаветы и герцога Анжуйского (это — дело житейское), а прямо и непосредственно испанцам: что известно в Лондоне об Армаде (обнуляя тем результаты смертельно опасной работы разведчиков, вроде Поули), приготовления к ее отражению, и всё вокруг этого; да причем не по идейно-католическим соображениям (вроде того же Уильяма Стэнли), а — тупо за бабки, расписываясь в ведомости у завербовавшего его испанского посла Мендозы. Ну и, «чтоб уж два разА не вставать», продавал параллельно ту же информацию французской католической партии, Гизам… Неудивительно, что секретарь и посол приглянулись друг дружке с первого взгляда.

Уолсингемова Служба была, разумеется, в курсе этих шалостей, собранные ею улики неопровержимы, но Бёрли с Елизаветой сочли, что публичный скандал таких масштабов обойдется дороже: посол-изменник не украсит международное реноме державы, а представитель высшей аристократии, болтающийся на виселице за торговлю военными тайнами за мелкий прайс будет смотреться непедагогично: «Мы должны сохранять у народа уважение к сословиям», да. Так что лорда еще некоторое время поиспользовали как канал для слива испанцам дезинформации, а потом (в конце 1590-го) тихо отозвали домой и даже наградили какой-то мелкой синекурой, а под занавес жизни (за молчание) — еще и парламентским креслом.

А вот к секретарю Стаффорда полгода спустя, в мае 1591-го, «постучали в дверь рукояткой вороненого нагана» (терпеливо дождавшись, надо полагать, чтоб прошла последняя деза ); контрразведчики были очень злы и очень хотели повесить хоть кого-нибудь за тот железно доказанный шпионаж, нанесший стране огромный урон. Будучи, однако, связаны по рукам и ногам приказом вести следствие так, чтобы не скомпрометировать главного предателя, экс-посла, они пустили в ход донос на Друри с вполне абсурдным обвинением того в… католической пропаганде. Автором доноса был Ричард Чолмли (тот самый) — приятель и подельник Друри по каким-то их былым прохиндействам, тоже младший сын «из хорошей семьи», зарабатывающий на жизнь стукачеством и шантажом (на сдаче кореша, к примеру, Чолмли в тот раз заработал аж 6 фунтов — по ведомости) [33].

Друри приземлился в тюрьме Маршалси и уминал там шконку где-то года полтора; семья же тем временем нажимала на нужные клавиши и рычаги, и вот в ноябре 1592-го воспоследовала переписка относительно нашего сидельца между членами Тайного совета лордом Бакхерстом и лордом Пакерингом: Бакхерст полагал, что парнишечку можно бы уже и выпустить, дабы тот свалил куда-нибудь с глаз долой, за море (перестав позорить семью), или вот — тот мог бы сгодиться для какой-нибудь рискованной службы: «will adventure himself somewhat to do some service». Пакеринг, надо полагать, посовещался с Витгифтом, и они сошлись на том, что мерзавцы таких вот, коллекционных, достоинств на дороге не валяются — так что весну 1593-го Друри встретил на свободе, вынюхивая религиозных уклонистов для Витгифта и Ко; отсидка за «католическую пропаганду» оказалась тут весьма кстати, в смысле прикрытия. В мае его подключили к поискам автора «Dutch church libel», и тут его пути-дорожки пересеклись с другим провокатором — Ричардом Бейнсом.

Бейнс — несколько иной случай. Сей пылкий и романтичный юноша, окончив Кембридж (магистр свободных искусств, 1576), по неодолимому зову души в 1579-м оказался на Континенте, в Реймсе: в тамошней семинарии паписты поточным методом готовили католических священников для Англии («для заброски в Англию», как непременно уточнил бы кое-кто…); в 1581 был рукоположен в диаконы и отслужил первую мессу. С этого времени Бейнс стал вести с соучениками весьма странные разговоры, которые, по мнению некоторых исследователей (например, Риггса, 2004) выдают в нем уолсингемова засланца. По нашему мнению, однако, Бейнс был либо дурак- инициативник , действительно пытавшийся предложить свои услуги Службе (не без оснований полагая, что Реймс кишмя-кишит уолсингемовой агентурой, и те о нем доложат ), либо провокатор-любитель. В мае 1582-го он доболтался до того, что собирается-де отравить местный колодец; собеседники сразу просигнализировали куда следует (тут, вообще-то, просигнализируешь…), и диакон оказался в тюрьме; там из него под пытками вытрясли всё, что он знал и убедились: нет, просто дурак и болтун (а вот будь он и вправду шпионом — он бы из того застенка уже не вышел).