Евгений Кузнецов - Княжий сыск. Ордынский узел

Ага, переговоры. Это другое дело.

— Кончаку, верно, отравили. Твоя правда, князь. Но князь Михаил в этом не участвовал.

Иван Данилович крякнул с досады:

— Вот заладила сорока… Ты всё ж давай, определяйся, кому служишь: Москве или Твери?

— Я целованье Великому князю Юрию давал, ему служу и Москве.

— Вижу, как служишь…

— Но прежде, князь, я служу правде да всей Руси!

Побуревшее чело Ивана Даниловича сморщилось, как от кислого яблока:

— Только не учи князя отчизну любить, да не надо слов вот этих, высоких. Не твоя печаль за всю землю страдать. Страдалец нашёлся! Что ты понимаешь, смерд…

— Твоя воля, князь, но и мы, хоть люди маленькие, да видим с нашей горушки…

— Ну что ты там этакое разглядел? Давай, давай выкладывай начистоту.

Терять мне было нечего. Я печёнкой чувствовал, что или я выйду из заточения после этого разговора, или никогда. Разжалобить князя Ивана — дело дохлое. Оставалось идти напролом.

— А что Тверь татарам хоть кланяется, да лоб-то при этом не расшибает. Там и народ-то особый, прямей нашего ходит под татарами, не заискивают.

— Ох ты, блин горелый, — взвился князь Иван. — На кого намякиваешь? На брата моего? Много дало тверскому народишку, что князь Михаил с сынками своими перед татарами заносится? Сколько раз уж зорили они тверской край? И ещё не раз по их пределам пройдутся!

— Да ходили-то они по вашему приглашению!

— А что, прикажешь в дёсна Тверь целовать? Да коли даже б и хотел я… На Руси со времён благоверного предка нашего, Владимира Мономаха, царство ему небесное, один порядок был: бей своих, чтоб чужие боялись! И если не мы тверского князя, то он нас раком поставит. И что нам татары худого сделали? Власть Узбекова на Руси — власть законная. Дед наш, Невский, не потому ли с Батыем кумовился, что понимал — сила солому ломит, а ласковое теля двух маток сосёт? Это он завещал нам дружить с Ордой. Так с какой стати мне менять то, что дедом поставлено? Если у родственничков моих тверских тяму не хватает, понять не могут, что не время с Узбеком спорить, то Бог им судья. А по мне так лучше сперва в своей избе порядок навести и уж потом весь мир переустраивать…

Иван Данилович глубоко вздохнул, успокаиваясь, невесело усмехнулся:

— Да это всё так, на ветер говорю… Сам удивляюсь, чего тут сижу и время на тебя трачу? Давай к делу вернёмся: значит, всё ж отравили невестку мою?

— Салгар сказала, что завернуло её в одночасье, сразу после завтрака им плохо стало, а к обеду уже умерла. Да и с Тумыном странная странность приключилась, подпоили его, чтоб поутру кушанья отведать не смог. Всё одно к одному сходилось.

— А это кто такой?

— Кавгадый при княгине Агафье своего человека оставлял. Он всегда всю снедь до того как княгине подавать пробовал. Ну и, наконец, Ратибор, о котором я вечор говорил, тот, что Перуну своему нас схарчить собирался, прямо подтвердил, мол, сейчас вас всех пошинкуем, доделаем то, что в кремле не удалось!

Князь Иван пожевал губами, помолчал, а потом сказал:

— Всё в грамоте изложишь. И не растекайся, по сути пиши. Чернил принесут тебе. В полдень князь Юрий во Владимир отъезжает. До той поры ты отсюда ни ногой, а потом отпустят тебя. И чтоб духу твоего на Москве не было. Отправляйся под Смоленск к полку своему. Аль не хочешь более служить? — он усмехнулся. — Да не бойся, нет уж там прежнего воеводы. Везут его сюда, голубя, со скованными лапками. Неделю назад грамоту от тамошнего пристава доставили. Дознались-таки, в чью пользу мука ушла. Ну и про тебя писано там, мол, был тут у нас герой, борец с кривдой… Эта грамотка и перевесила. Бог с тобой, живи. Хоть ты и не оправдал надежд моих. А потому — с глаз долой и из сердца вон! Если хоть словечком кому проболтаешься, зачем в Тверь ездил, то…

— Никогда и никому.

— Смотри!

Князь был уже при выходе, когда я окликнул его.

— Иван Данилович! А денег малую толику бы… У меня свадьба скоро.

— Чево-о-о? — изумился князь. — Тебе, может, королевну в кровать принести? Ну и ну! Видел пролаз, но такого!

Иван Данилович хлопнул дверью. По коридору разнёсся его бас, которым он отдавал стражникам распоряжения. Наверное, говорил про меня. Я явственно различил трижды повторившееся «зас…нец!» и конечное слово «взашей». Оно звучало сладко как Бояновы гусли. Я был согласен, если из тюрьмы меня выгонят даже пинками!

Московский князь выполнил-таки своё обещание: после того как я мелким почерком излил на представленном мне листке пергамента все тверские наблюдения, касавшиеся обстоятельств кончины княгини Агафьи-Кончаки, меня выпустили на волю. Караульщик при воротах острога, отпирая маленькую калитку, устроенную в середине ворот, даже улыбнулся мне как старому знакомцу: