Марина Шульман - Заброшенное кладбище

Когда мы доели яичницу, Ханна принесла кофейник и разлила по чашкам ароматный кофе. Он оказался довольно крепким, и я взглядом поискала на столе сливки, чтобы разбавить его, только так и не смогла найти. Наверное, кофе со сливками также здесь под запретом, но я решила не лезть на рожон и не уточнять. К напитку подали горячие тосты, намазанные сверху джемом. Отвыкшая от домашней еды, я с удовольствием проглотила их. Несмотря ни на что, как было приятно находиться в комфортной обстановке даже в гостях, чем путешествовать в фургоне и жить в захудалых гостиницах.

— Тогда ровно в десять жду тебя. Посмотрим, что с твоим здоровьем, — вытирая после трапезы усы салфеткой и поднимаясь из-за стола, объявил доктор. — А мне пока нужно написать несколько писем, чтобы успеть отослать их с курьерской службой.

Он стремительно вышел из столовой. Ханна стала убирать посуду, а мы с Полем смотрели друг на друга, не зная, что сказать. Я уже закончила завтрак, юноша же словно растягивал удовольствие и смаковал кофе вместе с тостами. Мне было неловко находиться в компании незнакомого человека, поэтому я слегка кивнула ему и поспешно удалилась в отведённую комнату.

Экономка уже прибрала постель и распахнула шторы. Я порылась в своих вещах, нашла расчёску, красиво уложила волосы и привела себя в порядок. Но чем мне заниматься целый день? Так и сидеть здесь взаперти?

Заметив в углу комнаты фортепиано, я подскочила к нему. Довольно новое, коричневого цвета, на фронтальной доске была прибита табличка с указанием одной из лучших в Валлории фабрики музыкальных инструментов.

Мои пальцы бережно открыли крышку и с восторгом прикоснулись к чёрно-белым клавишам. Как же давно я не музицировала! Усевшись поудобнее на стул, я тихонько начала наигрывать первую пришедшую на ум мелодию. Но только я сделала несколько тактов, у меня перед глазами встала картина: я играла эту музыку на фортепиано в одном театре во время наших предыдущих гастролей, а Ребекка подпевала мне. В очередной раз я поняла, что мы больше не исполним с ней дуэт. Кузина погибла, и уже никогда не выступит на сцене…

Мне стало трудно дышать. Я сразу же закрыла инструмент и подошла к окну. Немного распахнув его, я полной грудью вдыхала морозный воздух. Нужно отвлечься, подумать о чём-то другом.

Передо мной простиралась компактная усадьба доктора Арендта. По всему периметру она была огорожена высоким решётчатым забором. Сам дом располагался в центре участка, рядом примыкали флигели и конюшня. Сад как таковой отсутствовал — лишь клумбы перед парадным входом, остальное занимали невысокие вечнозелёные кустарники. Поместье находилось в окружении таких же по соседству: здесь не увидишь ни хибар бедняков, ни плотно заселённых построек рабочего люда, ни сверхбогатых особняков. Похоже, это идеальный район для тех, кто предпочитает жить в тишине на некотором отдалении от центра города.

Неожиданно раздался лёгкий стук в дверь. Я с удивлением обернулась:

— Входите!

Она медленно распахнулась, и я увидела Поля. Тот нерешительно стоял на пороге:

— Можно войти?

Так как я не ждала гостей, меня разозлила непонятливость парня. Что его привело?

— Да, я же сказала «входите».

Юноша осторожно зашёл в комнату, не пуская рвущегося к нам Берти. Затем медленно переместился ближе ко мне.

— Ведь ещё рано идти к доктору? — недоумевала я, зачем Поль пришёл преждевременно.

— Да, — он мягко улыбнулся. — Но я подумал, что могу быть чем-то полезен. К тому же, как видишь, тут практически не с кем общаться. Мы с Арендтом вдвоём, не считая…

— Вроде бы мне пока ничего не нужно, — перебила я, всё ещё недовольная его неожиданным визитом. — Труппа уже много лет приезжает сюда, почему я не встречала тебя раньше?

Поль оживился тем, что у нас нашлась тема для разговора, и присел на стул. Он не знал, куда деть свои руки и наконец просто положил их на колени.

— Я живу тут только год, до этого учился в столице. Хотя всё началось ещё раньше.

Парень замолк. Мне стало любопытно, я подошла поближе и села за стол напротив него.

— Мой отец, — он поперхнулся, но сразу же поправился, — умер три года назад, когда мне было семнадцать. Доктор Арендт, будучи его лучшим другом, сразу вызвался стать опекуном. Он решал все финансовые и прочие вопросы, оставшиеся после отца. Даже жил некоторое время в нашем доме в Столичном городе, чтобы я не оставался без присмотра. Драйзер считал, что я должен заниматься медициной и поспособствовал поступлению в колледж. Когда наступило моё восемнадцатилетие, он оставил меня и вернулся сюда.