Юрий Бурносов - Числа и знаки. Трилогия

– Пока все вопросы разрешает староста.

– Могу я видеть молодого хире Патса?

– Отчего же нет. Он у себя дома, если только не ушел по своим делам. Я не вижу причин трогать его или обвинять в чем-либо. Прилежный, уважаемый, набожный молодой человек, которых не часто сыщешь сегодня.

– И последнее - я понадоблюсь вам сегодня?

– Да, хире конестабль. Я желал бы видеть вас сразу после обеда на допросе существа, называемого Маленьким Хаансом.

– Это бедный дурак, что же скажет он вам?

– Затем и прошу вас прийти, хире конестабль. Бывает, что и дурак может сказать такое, отчего десятку умных будет не по себе.

– Хорошо, я приду.

Покинув грейсфрате и обретя свободу, Бофранк совершенно не нашел себе занятия. Глуп и подл человек: только что страдал от бездействия, а выйдя из застенка, снова в праздности… На счастье, откуда-то взялся Аксель; привычно пожурив слугу за неопрятный вид, конестабль велел сопроводить его в прогулке.

Погода стояла теплая, дождя не было уже второй день. На улице стоял в размышлении брассе Хауке, который проводил Бофранка презлобным взглядом, потому конестабль не отказал себе в удовольствии осведомиться насчет здоровья раненного Акселем миссерихорда.

– Все в руках божьих, - отвечал Хауке, едва ли не со скрежетом зубовным.

Как поведал Аксель во время прогулки, костер будет сложен прямо напротив храма Святого Бертольда. Основу его составят большие связки хвороста, переложенные сеном; в землю вроют столб, черный от вылитой на него смолы. К этому столбу привяжут малыша Хаанса с матерью и еще двух поселян, имен которых Бофранк так и не узнал. Их привяжут всех вместе, рядом, локоть к локтю; и тот, кто еще не потерял рассудка после допросов Броньолуса, будет молить об одном - умереть раньше соседа, задохнуться дымом от его горящей плоти, чтобы не почувствовать, как огонь лизнет руки, лицо и сердце…

Сейчас, впрочем, ничто еще не говорило о грядущем жутком зрелище. Не имелось ни столба, ни хвороста, возле храма бродил лишь брассе Ойвинд, искал в траве убежавшего гусенка. Пройдя через поселок в один конец, конестабль решил навестить молодого Патса - если тот случится дома.

Тот был на месте - что-то писал. Отложив перо, он сдержанно приветствовал Бофранка.

– Я слыхал о множестве любопытных событий, - сказал молодой человек.

– При этом вы все еще собираетесь посвятить жизнь служению миссерихордии?

– Я пока не решился…

– А я решился - защищать закон так, как того требует мое образование и положение, - посуровел конестабль. - Вы ведь помогли бежать старикам, предупредив их; что это, как не грех? Помогая колдуну, помогаете дьяволу.

– Но я сам привел его сюда…

– Так предали бы его в руки Броньолуса, это помогло бы вам в карьере. Но мои действия вы осуждаете, не так ли?

– Но… Вы стреляли в миссерихорда…

– Нарушение закона суть нарушение закона вне зависимости от того, знать это совершила или чернь, миссерихорд или еретик. Скажите мне лучше, что вы собираетесь делать далее.

– А вы?

– Я попробую принять участие в судьбе несчастных, насколько это будет в моих силах.

– Вы полагаете, они невиновны?

– Как агнцы, хире Патс. Как агнцы. То, что творится здесь, носит скорее политический характер, долженствующий придать силы миссерихордии - для того и миссия Броньолуса. Истинного убийцу мы не найдем - теперь и подавно.

– Откуда в вас столько уверенности?

– «Кто не виновен перед богом? Это даже не грех, прима-конестабль, тем более для меня, посвятившего жизнь борению со злом» - так сказал мне грейсфрате. О каком же правосудии речь, хире Патс?

– Зачем вы пришли? - спросил молодой чело век, глядя выше Бофранка, в стену.

– Я полагал встретить в вас разумного человека, который помог бы мне. Я вижу, что ошибался. Что ж, я достаточно делал ошибок в жизни, чтобы относиться к ним без печали. Прощайте - увидимся на казни. Полагаю, вы будете там, мой дражайший миссерихорд.

Как и следовало ожидать, ни допросной, ни пыточной в поселке не имелось, и под эти нужды люди Броньолуса приспособили винный погреб старосты. Погреб этот был чрезмерно велик - винные бочки занимали всего лишь угол, остальное же место было свободно. Нашлось и место для очага, этого неизменного атрибута пыточной, ибо огонь - одно из наиболее страшных для человека испытаний, как и для всякой живой твари. Необходимый для пыток инструмент был у грейсфрате с собой, равно как и специальный мастер, сведущий в нем.