Джулио Леони: Данте. Преступление света

— Что я увижу?!

— Чудесную деву! Пойдемте!

Данте ошеломленно уставился на Дуччо, но того уже понесла вперед толпа, и он лишь успел махнуть Данте рукой:

— Ступайте и посмотрите!

Поэт еще слышал голос секретаря, но самого Дуччо уже не было видно за головами толпы.

ббатство Святой Марии Магдалины возвышалось за древним Форумом, сразу за церковью Санта Мария ин Кампидолио. Аббатство представляло собой мощное здание, возведенное на фундаменте отдельно стоявшего римского дома, имевшего прямоугольную форму. На улицу выходила монастырская церковь с фасадом из простых обожженных кирпичей. За ее апсидой поднималось второе здание, где раньше проживало небольшое братство монахов-бенедиктинцев. Слева — глухая стена скрывала от посторонних взглядов монастырский двор между церковью и близлежащими постройками.

— Мессир Дуччо! — окликнул секретаря Данте, пробираясь к дверям церкви. — А я-то думал, что это аббатство совсем заброшено!

— Так оно и есть! Монахов здесь не осталось. Последний аббат умер лет десять назад во времена Джано делла Белла [9] Джано делла Белла — флорентийский приор, аристократ, симпатизировавший представителям средних классов и провозгласивший «Законы правосудия» в 1292–1293 годах. По этому проекту новая городская конституция запрещала непосредственное участие представителей аристократических семей в управлении городом. .

— Так чье же это теперь здание?

Дуччо пожал плечами:

— Не знаю. Вообще-то оно должно было перейти монастырю Сан Пьеро, но на самом деле оно соседствует с домами рода Кавальканти, который, кажется, присовокупил его к своим владениям на двух близлежащих улицах.

Данте поднял глаза на соседние здания. Он прекрасно их знал. Вот башня высотой в пятьдесят локтей, а вот и сгрудившиеся вокруг нее остальные дома, соединенные над землей переходами и галереями. Закрыть ставнями окна, забаррикадировать двери — и дома рода Кавальканти превратятся в крепость в самом центре Флоренции.

— Возможно, мессир Кавальканти решил перед смертью позаботиться о том, чтобы у его родни была собственная часовня, но теперь этим храмом все равно никто не пользуется. Ведь сын старого Кавальканти — Гвидо Неукротимый изгнан из Флоренции за то, что постоянно раздувал у нас распри, — продолжал мессир Дуччо.

Данте молча кивнул. Он сам подписал указ об изгнании, и от воспоминания об этом у него по-прежнему щемило сердце.

Внутри церкви множество мужчин и женщин жались к колоннам и голым каменным стенам под напором постоянно прибывавшей толпы. Между двумя дальними колоннами была натянута железная цепь, отделявшая толпу от алтаря. Позади скромного мраморного алтарного стола возвышалась стенка, за которой раньше пел хор. Теперь она, как кулиса, закрывала собой происходящее в апсиде.

За цепью рядом с алтарем стоял деревянный ящик высотой почти в человеческий рост. Он был накрыт белым сукном с ярким алым крестом посередине. Данте показалось, что он уже где-то видел этот необычный ящик. Он напряг было память, но тут кто-то толкнул его в спину. Обернувшись, Данте увидел молодого человека в студенческом одеянии. Тот поспешил извиниться перед поэтом и встал рядом с ним. Данте стал озираться по сторонам в поисках Дуччо, но секретарь растворился в начавшей волноваться толпе.

Из-за алтарной преграды появилась высокая фигура, облаченная в свисавшие до пола грубые одеяния паломника на пути в Святую Землю, подпоясанные пеньковой веревкой, с большим деревянным крестом на груди. Из-под капюшона Данте видел лишь нижнюю часть его лица с черной как смоль густой бородой, ниспадавшей незнакомцу на грудь. Его руки были спрятаны в широких рукавах одеяния.

Данте сразу узнал предводителя странной толпы паломников, которую видел утром у городских ворот. Узнал он и ящик. Однако сейчас стоявший перед алтарем мужчина совсем не походил на изможденного юродивого, каким показался поэту в первых лучах восходящего солнца.

Откинув капюшон театральным жестом руки, мужчина обнажил совершенно безволосый череп. У него был очень высокий лоб, и Данте показалось, что перед ним восставший из мертвых древний римлянин. Внимательно разглядывая незнакомца, Данте заключил, что тот не похож на смиренного богомольца. Этот широкоплечий и статный мужчина был живым воплощением монашествующего воина. Его горделивая поза говорила, что он привык не просить милостыню, а силой брать то, что причиталось ему по праву.