Иван Любенко - Темный силуэт

— Именно. А ответ я отправил двадцать третьего, в день получения.

— Вот оно и есть, — пристав потряс конвертом. — И прежние ваши послания тоже здесь… Учитывая, что календарь остался открытым на дате «27 мая — вторник», можно предположить, что профессор находился дома ещё вчера вечером.

— Кстати, господа, я нигде не вижу очков хозяина. Он всегда был в них, — промолвил Игнатьев.

Ардашев полистал календарь, осмотрел шахматную доску, затем открыл несколько ящиков письменного стола и остановился у книжных полок. Оглядывая их, сказал:

— Несомненно, преступник пытается нас убедить, что Поликарп Осипович совсем недавно находился дома и куда-то ушёл. Календарь открыт на вчерашней дате, шахматная партия на столе. Но это не так. Если вам, уважаемый Пров Нилович, недостаточно молочной бутылки с краской, устройства, имитирующего наличие людей в комнате, замученного и исхудавшего кота, вынужденного справлять нужду, где придётся, то обратите более пристальное внимание на тот же настольный календарь. Оборотная часть испещрена какими-то математическими расчётами, включая двадцать второе апреля. Исчез листок за двадцать третье апреля. Дальше нет ни одной пометки. Очевидно, профессор привык использовать календарь, как своего рода, блокнот. Что там за вычисления, я не знаю. Хорошо бы показать их специалисту и получить заключение. Но, согласитесь, странно, что с двадцать второго апреля по двадцать седьмое мая нет ни одной заметки. Всё это красноречиво свидетельствует об отсутствии профессора в течение продолжительного времени. Я вам скажу больше: преступник что-то искал в кабинете. И это были какие-то записи или небольшой клочок бумаги, потому что он скрупулёзно осмотрел каждую книгу библиотеки. Сначала он брал по одной, листал и возвращал обратно, затем, это ему надоело, и он начал снимать их целыми стопками, проверять и ставить на полку в произвольном порядке.

— Как вы это определили? — удивился Добраго.

— Поликарп Осипович, как и любой другой книголюб, для которого библиотека — не собрание бесполезной, но престижной литературы, а справочник по многим темам. Он располагал книги, согласно областям знаний или литературным направлениям: полка по географии, другая по истории, математике, физике, половина полки — лёгкие романы, потом — приключения и прочее. Но это правило соблюдается только вначале. А, начиная с середины, — книги стоят уже не в таком порядке, как раньше. Нет-нет, да и промелькнёт, то тут, то там, явное несоответствие тематики соседним книгам. Ближе к концу — полный беспорядок. Очевидно, злоумышленник очень торопился. — Ардашев достал коробочку ландрина, повертел её в руках, убрал в карман и продолжил: — А шахматная доска, покрытая слоем пыли? Если представить, что мой соперник, опытный шахматист, так бездарно играл, то он уж точно не стал бы оставлять шахматную доску в позиции, где ему был поставлен мат. Человек так устроен, что он старается поскорее забыть свои неудачи и промахи. А тут целый месяц перед глазами маячит проигранная партия. Зачем? Почему? Ответ прост: чтобы убедить нас в том, что Поликарп Осипович только что покинул дом.

— Откровенно говоря, ваши рассуждения выглядят не слишком логично, — раздался чей-то голос.

Все обернулись. В дверях стоял невысокий, явно злоупотребляющий излишествами, грузный человек лет пятидесяти пяти с заметной проплешиной, обвислыми щеками и усами подковой. Если в молодости люди сначала стремятся вверх, то у незнакомца уже давно начался обратной рост — к земле.

— А! Прибыли! — воскликнул пристав. — Это наш мировой судья первого участка Архип Андреевич Семивзоров. Я попрошу вас, Архип Андреевич, пройти со мной в соседнюю комнату. Надобно кое-что обсудить.

Мировой судья благосклонно кивнул и проследовал за полицейским.

Ардашев, тем временем, взял в руки логарифмическую линейку в виде туба на деревянной подставке и принялся её внимательно осматривать. На её нижней части была выцарапана, скорее всего, циркулем едва заметная формула. Клим Пантелеевич вынул из кармана складную цейсовскую лупу и стал её рассматривать. Затем выставил на линейке какие-то цифры и раздался характерный щелчок — круглая дверца открылась. Адвокат повернул цилиндр и прямо ему в ладонь выпал свёрнутый втрое календарный лист за двадцать третье апреля, испещрённый квадратными корнями, степенями, логарифмами и русскими буквами.

Как раз в этот момент в комнату вернулись пристав и мировой судья.