Евгений Новицкий - Кино для взрослых

За этими мыслями я и не услышал половины объяснений Волнистого насчет того, почему он не видит свою Варю в классическом репертуаре:

— …Сколько можно все это играть — то на театре, а теперь и в кино! По тому же Чехову хоть один был фильм хороший?

— У Хейфица вроде нормальные, — вставил я с таким видом, будто внимательно слушал его последний пламенный спич.

— Чушь! — отмахнулся Волнистый. — Вообще Хейфиц без Зархи испортился.

— Как и Зархи без него, — добавил я — и оба мы злорадно заржали.

— Ну вот «Анну Каренину» его ты же видел? — вспомнил Волнистый. — Тоже ерунда! И я это не из зависти говорю — у меня бы такая же ерунда вышла. И у тебя. Потому что это набило оскомину — ну ни к чему сегодня экранизировать то, что все и так читали! Это уже бессмыслица полная, а не кино. Кино должно быть на современные темы, по оригинальным сценариям — это вот мое твердое убеждение. И я бы хотел, чтобы Варя только в таких фильмах играла — неважно, у меня или у других. Сыграй она, скажем, очередную бесприданницу или даму с собачкой, на такое просто никто не пойдет. Хотя Варя и с такими ролями справится на ять, будь покоен! Но никто не увидит, не оценит. Зритель скажет: очередное иллюстрирование литературы вместо нормального фильма…

Я вдавил окурок в пепельницу.

— Может, ты и прав. Но все равно успешные примеры можно найти, если об экранизациях классики говорить. Режиссерские большие удачи тут и впрямь трудно вспомнить, но актерские точно были… Из Одри Хепбёрн, я считаю, вышла дивная Наташа Ростова.

— Что ты прицепился с этой своей… буржуазкой? — неожиданно взорвался Волнистый.

Я рассмеялся:

— Почему буржуазкой? Потому что актриса из капстраны?

— Потому что типичная мещанка из капстраны! — безапелляционно заявил Волнистый. — И вообще, Савельева мне в этой роли больше нравится, — добавил он.

— Да, и она недурна, — согласился я. — При том что такой же примерно типаж… А Варвару свою ты бы как описал? Может, похожа на кого-нибудь? Хоть отдаленно…

— Ни на кого, — серьезно заявил Волнистый, смотря на меня уже протрезвевшими, как мне показалось, глазами. — Даже отдаленно. Она просто лучше всех.

Когда следующим утром я пришел на студию, то первым делом попросил свою «правую руку» — второго режиссера, первого ассистента, и вообще, незаменимого помощника Веру — отнести сценарий директору «Мосфильма» Сурину.

Вера в недоумении приняла из моих рук папку:

— Ты все-таки хочешь это ставить?

Я вскинул на нее глаза и с легким недовольством спросил:

— А что такое?

Вера замялась было, но тут же глубоко вдохнула и решительно сказала:

— Аркадий, это неудачный сценарий.

Почему-то ее мнение — к которому я всегда прислушивался — не вызвало у меня никакого огорчения и даже, наоборот, пробудило какую-то азартную радость.

— Кто тебе это сказал? — еле сдерживая смех, поинтересовался я.

Вера оскорбилась:

— У меня и своя голова есть на плечах.

— Значит, это твое личное мнение?

— Да. Но ты, конечно, и сам считаешь так же.

— Я? Вовсе нет. С чего ты взяла?

— Потому что… — Вера запнулась, — потому что я знаю тебя лучше, чем ты сам.

Вся моя радость куда-то улетучилась. Я вновь подумал о том, о чем старался никогда не думать. Я избегал этих мыслей, а если они все-таки возникали, старался уверить себя, что это все нелепые домыслы. Но хотя бы раз в день Вера обязательно говорила или делала что-то такое, от чего я моментально приходил в неуютное замешательство. Я почти боялся этих моментов.

Вот и сейчас я с щемящей тоской подумал: «Нет, это все-таки правда. Сколько можно себя обманывать? Она меня любит. Или скажем менее категорично: она в меня влюблена. Сути дела это не меняет. Все это очень грустно. И я вновь остро чувствую себя виноватым, хотя умом понимаю, что ни перед кем ни в чем не провинился…»

Казалось бы, при чем здесь тоска, грусть, чувство вины? Тебя полюбила молодая, симпатичная, умная, интересная девушка — тут радоваться надо. Пользоваться — само же в руки плывет. Тем более давно пора жениться, а Вера будет хорошей женой. Верной — во всех смыслах этого слова. Она и сейчас абсолютно верна мне и преданна, хотя ни о чем подобном я ее не просил и не мог просить. Между нами никогда не было ничего — абсолютно ничего. Только тесные рабочие отношения.

Дело в том, что, будучи прекрасно осведомлен обо всех многочисленных достоинствах Веры, я тем не менее не испытывал к ней никакого, пусть даже самого крохотного, эмоционального или физического влечения. И сам не понимал почему.