Владимир Каржавин - Больше всего рискует тот, кто не рискует. Несколько случаев из жизни офицера разведки

Теперь его уже допрашивал тот, которого он окрестил Старшим.

— Скажите, а ваша жена с ним знакома?

— Конечно. Он в Москву приезжал… дай бог памяти… по-моему, осенью тысяча девятьсот двадцать третьего.

— Но вы с ним не встречались?

— Нет, ни разу. А осенью двадцать третьего я был…

— … знаю, знаю…

Хозяин кабинета поднялся, молча сделал несколько шагов взад-вперёд. Остановился перед Алексеем.

— Балезин, вы служили в контрразведке у Батюшина. Скажите, вам не доводилось сталкиваться с неким Лоренцем? По нашим данным, он был агентом германской разведки в Первую мировую.

— Как же, старый знакомый.

Старший и Артист снова невольно переглянулись. На лице хозяина кабинета обозначились волнение и ещё больший интерес.

— Одна небольшая поправка, — продолжил Алексей. — Лоренц не просто агент, а резидент германской разведки. Под фамилией Широбоков он обосновался в России перед самой войной. Торговал шоколадом, имел несколько магазинов и кафе в Питере, Москве и Одессе. Первый раз его имя всплыло в тысяча девятьсот пятнадцатом, в связи с делом полковника Мясоедова, того, что был повешен за шпионаж. Они часто встречались, но прямых улик против Лоренца-Широбокова не было. Правда, я тогда ещё не служил в контрразведке и всех подробностей не знаю. Похоже, Лоренцу избежать суда кто-то хорошо помог. А вот в конце тысяча девятьсот шестнадцатого, уже при мне, Лоренц попался, в связи с делом Митьки Рубинштейна и сахарозаводчиков. Сахар-рафинад… да и не только сахар, а нефть, бензин, металлы и многое другое контрабандисты переправляли через южную границу России на Багдад. А потом всё это оказывалось в Германии и Австрии. Руководила всем этим германская разведка, в том числе и Лоренц. Я несколько раз принимал участие в его допросах.

— И что потом?

— Он сдал свою агентуру и тем самым купил себе жизнь. А после была Февральская революция, и они вместе с Рубинштейном оказались на свободе.

За время разговора Балезина не покидало ощущение, что в кабинете кроме них троих находится ещё кто-то. Хозяин кабинета на миг бросал взгляд своих бесцветных глаз куда-то за спину сидевшего на стуле Алексея, словно молча советовался с кем-то.

И Алексей не ошибся. Лысоватый человек кавказского вида, в пенсне, неслышно войдя в кабинет, внимательно следил за их разговором. «Агентура, агентура и ещё раз агентура! И в первую очередь, в Западной Европе и в США», — вот о чём неотступно думал тот, кто наблюдал за беседой. Когда Балезин кончил говорить, Лаврентий Берия утвердительно кивнул Фитину и так же неслышно, как вошёл, покинул кабинет. Если бы он сделал отрицательный жест, судьба Алексея Балезина была бы совсем иной. Но этого, к счастью, не случилось.

Павел Михайлович Фитин стоял напротив Алексея. Тот, понимая, что ему сейчас сообщат нечто важное, поднялся со стула.

— Товарищ Балезин, мы вам верим, — бесцветные глаза Фитина едва заметно блеснули.

Алексей замер и вдруг почувствовал, что кружится голова…

… Через два дня Алексею Балезину вручили постановление о пересмотре дела.

Замечено, что если выходящего за тюремные ворота узника никто не встречает, то первым делом он устремляет взор на небо, как бы отмечая этим для себя, что на свободе оно совсем другое. Шестого января тысяча девятьсот тридцать девятого года в середине дня Алексей Балезин тоже вглядывался в морозное синее небо Москвы, жмурясь от солнца и белоснежных сугробов. Свиданий с родными и передач ему не разрешали. Правда, после получения постановления о пересмотре дела этого можно было бы добиться, хотя бы для того чтобы Ольга принесла ему тёплые вещи. Но Алексей не хотел её тревожить: пусть его освобождение будет для неё и всей семьи рождественским подарком.

Однако осенние пальто, шляпа и ботиночки, а также отсутствие перчаток быстро дали себя знать. Спустя каких-нибудь пять минут вышедший на свободу Балезин уже поёживался от холода.

Тяжёлая рука опустилась ему на плечо, и Алексей, невольно вздрогнув, обернулся.

— Фёдор?! Чёрт… Ты для меня всегда появляешься…

— … в нужное время и в нужном месте, — усмехнулся Ершов, протягивая полушубок и шапку. — Давай-ка надевай, а то дуба дашь.

Облачившись в тулуп и зимнюю шапку, Балезин повеселел. Ершов тем временем аккуратно сложил его осеннее пальто и шляпу в большую сумку:

— Держи свои европейские наряды.

Алексей взял сумку:

— Спасибо, Фёдор, спасибо. Но как ты узнал?