Андрей Демидов - Мысли

— Нет, нет. Здесь что то не так… И голос незнакомый. Позвоню ка я еще разок этому Гизевиусу…

В это время в кафе с шумом ворвалась группа туристов, увешанных фотоаппаратами и одетых так, будто им предстояло восхождение на Джомолунгму. Один из солидных мужчин, в шортах цвета хаки и темных очках, запасся даже здоровенным ледорубом, нелепо торчащим из его рюкзака. Компания набросилась на пищу, которую им, очевидно, приготовили заранее, и стали ее с аппетитом поглощать, пока Хорст Фромм опять безрезультатно дозванивался в «Майнц Телефункен».

Когда он снова вернулся к столику и закурил, нервно похлопывая ладонью по колену, Зибенталь придвинул ему коньяк и булку с ветчиной:

— Не расстраивайся, дозвонишься потом. Выпей. Хочешь, расскажу случай из своей жизни? Когда я гостил у двоюродного брата отца в Саарбрюккене, то познакомился там с одной прелюбопытной дамой. На первый взгляд она ничего собой не представляла, но была у нее одна маленькая странность. Она целыми днями бродила с ворохом газет под мышкой и чуть что — бух задницей на лавку и давай шелестеть страницами! Она читала все подряд. И «Беобахтер», и спортивные газеты, и светские хроники. Ты представляешь, светские хроники, кто с кем развелся, кто с кем играет в гольф или уединяется во время вечерних конных прогулок… Ну да я не то…

Зибенталь уже окончательно захмелел и стал путаться в словах. Фромм критически посмотрел на него, затянулся сигаретой, стряхнул пепел в пластмассовую пепельницу, застегнул верхнюю пуговицу рубашки.

— Нет, здесь что то не так. Позвоню ка я еще раз…

Пока он звонил, Зибенталь залез в бумажник и пересчитал наличные деньги, то и дело роняя на камень мощеного дворика пфенниги, визитные карточки и маленькие фотографии, похожие на порнографические открытки:

— Эх, дьявольщина, триста марок… Триста! А, Хорст. Садись, хватит бегать туда сюда. Ты дозвонился? Ну чего? Опять нет твоего Гиневиса?

— Гизевиуса. Теперь там вообще никто не подходит.

Хорст подсел к Зибенталю и стал рассеянно смотреть, как за соседним столиком туристы пожирали ветчину с овощами и активно откупоривали баночное пиво. «Гессер» был немного перестоявшим. Он бурно извергался из под сорванных язычков.

Неожиданно где то недалеко, нарастая, завыли сирены пожарных машин и едва заметно потянуло дымком. Фромм тревожно завертел головой, пытаясь определить, откуда идет этот запах:

— Не нравится мне все это.

— Да брось ты, заладил: не нравится, не нравится. Вот ты лучше дальше слушай. Ну, та бабенка в принципе ничего была. Немного перезревшая, но кое что умела. Знаешь, штучки там разные.

Зибенталь, пьяно мотая головой, сделал неопределенный жест рукой:

— Ах да, я не совсем про нее. Так вот, у нее была подруга. Пошла она как то раз в магазин, ну подруга эта с дочкой. И потеряла там ребенка в толпе. Представляешь, дура. Кхе, кхе… Искала, искала, потом смотрит — идет дочка, но будто года на два младше. Ну не отличишь, и платье такое же. Она к ней. За руку хватает, глаза квадратные, не поймет, в чем дело. А тут еще такая же девочка, но постарше. У нее даже припадок случился. Вдруг прибегает какая то взбешенная женщина: чего вы, мол, мою дочь хватаете? Смешно? Оказывается, муж этой подруги был в разводе с той…

Было очевидно, что Зибенталь окончательно запутался, и Хорст перебил его:

— Слушай, Артур, меня уже подташнивает от твоих вечных историй. Надоело. Опять напился в полчаса… Тебе еще фабрику искать. Я пойду уже, если будет время, загляну к тебе. Пока!

Фромм шлепнул толстяка по ладони, которой тот попытался загородить ему путь к выходу и, перепрыгнув через кучу набросанных рюкзаков туристов, выскочил на улицу.

— Оказывается, это была дочь того парня, то есть сводная сестра, родная, но свободная… Эй, Хорст! — понеслось ему вслед.

Не оборачиваясь на крики Зибенталя, которые потонули в нестройном хоре туристов, затянувших что то о полях и лесах, Фромм свернул за угол массивного здания старой постройки и вышел на центральную площадь рядом с кирхой.

Здесь в воздухе уже отчетливо пахло дымом. На площадь, чуть не налетев на Фромма, выскочила пожарная машина с включенной сиреной. Нетерпеливо сигналя и сверкая огнями, она въехала в одну из узких улочек и скрылась в ее искривлениях. За ней гурьбой пронеслись мальчишки на велосипедах, изо всех сил нажимая на педали. Хорст вышел на середину площади и поднял голову.

Над магистратом, вернее, за ним поднимался густой столб черно синего дыма и уносился в сторону леса, на юго восточную окраину Грюнешвейга. Секунду поколебавшись, Хорст решительно зашагал в ту сторону. Чем ближе подходил он к месту пожара, тем более тревожными становились лица людей, запирающих свои лавочки и магазинчики. А какой то явно полоумный седой мужчина в затертом кителе военного образца, взобравшись по лестнице на второй этаж, заколачивал крест накрест окна. В другом месте, почти у самых флажков оцепления, на свертках и чемоданах сидела сморщенная старуха. Она, пыхтя, отбивалась от озлобленных людей разных возрастов. Это была, очевидно, ее родня, которая хотела затащить старуху обратно в дом и убрать с проезжей части ее вещи. Соседи в другое время с удовольствием бы поглазели на этот цирк и от души посмеялись. Но теперь они с тревогой высовывались из окон, рискуя свалиться на тротуар, и подозрительно наблюдали за пожарными, как бы прикидывая, справятся те с огнем или нужно готовиться к бегству, подобно беспокойной старухе, сидящей на своем барахле. Та же, оскалив вставные зубы, скрипучим голосом проповедовала своей родне: