Андрей Демидов - Мысли

— Там вроде все… — глядя в сторону путей, сказал один из боевиков.

— Да, слава яйцам! — согласился с ним Куцый. — «Осторожно. Поезд отправляется…»

Он стоял пригнувшись, прислушивался к звукам из подземелья.

Из за деревьев появился Могилов в сопровождении Обертфельда. Перед ними шел боевик с миноискателем и рукой показывал места, которые нужно было обходить.

— Ну что тут у вас, хреновы охотнички? — поинтересовался Могилов у Куцего.

— Вот, загнали гада в нору. Ща бум вытаскивать!

— Ваши коллеги с железки уже пошли водку пить, а вы тут копаетесь… — Могилов не договорил до конца. Его прервал грохот взрыва, донесшийся из под земли. Глухо перебивая друг друга, застучали автоматы. Несколько минут после этого стояла напряженная тишина, только было слышно, как постукивает на стыках выпотрошенный поезд, уходящий дальше на юго восток, в сторону Коростеня. Из под бетонного свода послышались хрипы, шуршание одежды и невнятное бормотание. Но вот, спиной вперед, появился один из боевиков, волоча за собой подрагивающее в предсмертных конвульсиях тело потного детины. Из его перебитой гортани постепенно утихающим фонтанчиком хлестала темная кровь. Выбравшись наверх, бледный как полотно, боевик забормотал, путаясь в словах:

— Ну, он сука, еханый ментяра… Он там как у себя дома. Бегает пидор, туда сюда, посмеивается… Он, по моему, чокнулся, у него крыша поехала… Там ходы, ни хрена не разобрать. А он, как лось, знай себе носится кругами. Гранаты кидает, перо у него здоровенное. Вон Дылду прирезал как овцу. Ментяра позорный…

— А Жилин где? — перебил его Куцый.

— Жилина он гранатой кончил. Меня вон тоже зацепил… В бок…

— Да, научился, видать, в Афгане кровь пускать… — почесал подбородок Могилов.

Все посмотрели на него, ожидая, что «полковник» сейчас прикажет тащить взрывчатку рвать лабиринт или начинать штурм. Но Могилов достал из помятой шинели сигаретную пачку и ухмыльнулся:

— Хрен с ним, пусть сидит. Никуда ему отсюда не деться. Обертфельд, организуй тут круглосуточный пост. Будешь отвечать за него головой.

Обертфельд быстро сделал нужные распоряжения и поспешил за Могиловым, уже идущим к «Логову». Большинство боевиков молча последовали за ними.

Вера Крайман, размазывая по щекам потекшую от слез тушь, исподлобья смотрела на шефа. Ягов прохаживался перед широким кожаным диваном, на котором она сидела, и, довольный, что то напевал, застегивая ширинку брюк от своего английского костюма. Посреди комнаты лежал на боку опрокинутый столик, вокруг него в луже сиропа валялись желтые кусочки ананаса, шоколадные конфеты, блестели осколки двух хрустальных фужеров. Бутылка из под французского шампанского откатилась к окну, выходящему на Калининский проспект, обозначив свой путь темным следом на ковре с орнаментом, похожим на каменную резьбу индейцев майя. Тут же, на полу, лежал синий клубный пиджак с золотыми пуговицами и эмблемой английского королевского яхт клуба. Цветастый яговский галстук, порванные колготки, короткая кожаная юбочка и розовый бюстгальтер — все это было присыпано маленькими пуговичками с Вериной блузки.

— Подонок… Вы подонок… — дрожащим голосом прохныкала девушка.

— Что такое, девочка моя? Чем ты не довольна? Подумаешь! — ответил Ягов заранее заготовленной фразой.

Вера провела ладонью по шершавой влажной коже дивана:

— Это вам так просто не пройдет, Василий Ефремович, я пойду в милицию заявлю. Пусть делают анализы, пробы, обследования, задают дурацкие вопросы… Я потерплю, но вы ответите…

— Дура, тебе никто не поверит, — потирая низ живота, сказал Ягов, — я скажу, что ты деньги у меня украла. Думаю, мне поверят быстрее.

— Я до сегодняшнего дня была девушкой! — с вызовом крикнула Вера.

— Да, было очень приятно. Но не похоже на то…

— Сволочь ты старая!

— Возраст не помеха, ты имела возможность в этом убедиться. Я в отличной форме.

Он присел на кресло у книжного шкафа и начал шнуровать мягкие ботинки.

— Недоносок, ублюдок вонючий… — прошептала девушка и разрыдалась, некрасиво скривив полные губы с размазанной помадой.

— Полегче с выражениями. — Ягов, зашнуровав ботинки, поднялся и поставил в магнитофон новую кассету: — Люблю я Иглесиаса. Душевно поет. Ну ладно тебе, Верок… Кончай уже… Переигрываешь. — И, вдруг изменив тон, добавил: — И заткнись, пока я не заткнул тебя навеки!

Он подошел к дивану и слегка ударил ее ладонью по щеке. Вера ойкнула и повалилась ничком, закрывая дрожащими пальцами затылок.