Александр Арсаньев: Похищение

Петр, прежде чем выйти из нашего возка, сказал мне, чтобы я ждала, когда Натали выйдет из своего и только тогда выходила сама. Он не хотел ее пугать, зная из наших с Поздняковым рассказов, что она не совсем владеет своими нервами. Я осталась, находясь в сильном волнении и слыша, как он уговаривает Натали выйти. Та подчинилась далеко не сразу. Она долго спрашивала, кто он такой и что ему надобно, а Петр Анатольевич отвечал, что он старый приятель Лопатина, и тот просил его кое-что сообщить ей. Однако, спустя какое-то время, Натали все же вышла из возка и я, не удержавшись, тут же последовала ее примеру.

Выйдя, я увидела, что Петр отвел ее немного в сторону, в сгустившихся сумерках их силуэты темнели чуть поодаль от возка. Я кинулась к саням, в надежде обнаружить маленького Нику и, замирая от страшных предчувствий, что терзали меня всю дорогу. Метнувшись к возку, я услышала, как Натали вскрикнула и, наверное, кинулась ко мне, но Петр задержал ее и довольно громко проговорил:

– Именем закона вы арестованы!

– Да кто вы такой?! – воскликнула она.

– Я Петр Анатольевич Вольский и я знаю все о вас, госпожа Калинникова!

Я слышала отчаянный крик Натали, но сейчас меня совершенно не интересовала ее судьба, я полностью положилась на Петра, а сама, открыв дверцу возка, крикнула в темноту:

– Ника! – и не услышала никакого ответа.

Тогда я, с холодеющим сердцем, стала шарить руками по сидению, так как в темноте совершенно ничего не могла разглядеть и наткнулась, наконец, на маленькое тельце. Вытащив ребенка, я прижала его к себе и попыталась разбудить его, если он спал. Боже, какие мгновения я пережила!

Николай Валерьевич не приходил в себя! Я прислушалась, сдернула с головы шляпу и придвинулась к нему… Слава Богу, он дышал! Дыхание было слабым, но ровным, скорее всего, его чем-то опоили. Я метнулась к своему возку.

– Ему нужен доктор! – крикнула я Петру, который пытался совладать с борющейся с ним Натали. Она вырывалась из его рук и в тот момент, когда я укладывала ребенка на сидение, ей это удалось.

Она кинулась ко мне с нечеловеческим воплем и схватила меня сзади.

– Нет! – кричала она. – Я его не отдам! Это мой ребенок! Мой!

В ней обнаружилась изрядная физическая сила, и ей удалось оттащить меня от возка, она дернула меня сзади так, что мы обе упали в снег. Натали вцепилась мне в горло, и если бы не подоспевший Петр, я вряд ли писала бы эти строки. Ее хватка была хваткой отчаянного человека, которому уже нечего терять, Петр пытался разжать ее пальцы, но она только сильнее сжимала мое горло. Еще мгновение и я перестала бы дышать, но тут как нельзя кстати оказался Антон, он подскочил с другой стороны и потянул Натали на себя, а Петр, изловчившись, дал ей пощечину, за которую потом очень долго выпрашивал прощения у священника. Ударить женщину для него было ужасным позором. Он даже выпросил себе епитимью, но как бы там ни было, именно эта пощечина спасла мне жизнь. В глазах у меня уже начало темнеть, и тут Натали ослабила свою хватку. Видимо, Петр Анатольевич так был испуган за меня, что не соразмерил свои силы. Натали затихла и меня без труда освободили от ее цепких пальчиков.

Я, кое-как отдышавшись, первым делом снова кинулась к возку.

– Петр, – хриплым голосом говорила я, – Петр, ему нужен доктор! Они его опоили! Петр! Петр! Если он умрет! – и мое отчаяние вылилось наружу вместе со слезами.

Петр, все еще не пришедший в себя после инцидента, все же велел Антону немедленно везти нас с Никой к доктору в город, а сам, взяв на руки Натали, которая, по всей видимости, лишилась чувств, понес ее к другому возку. Его кучер во все время происшествия так и сидел на облучке, по всей видимости, изрядно перепугавшись. Как потом рассказывал мне кузен, он приказал везти их в участок и тот мгновенно повиновался, находясь, как говорят французы, в paralysie e'motionnelle.

Я же от страха за Нику совершенно не чувствовала боли, хотя потом снова слегла на две недели с горячкой кроме всего прочего, не могла говорить из-за синяков и кровоподтеков на шее. Но тогда я не чувствовала ничего, кроме страха за Никину жизнь. Я то и дело выглядывала из окна, крича Антону:

– Быстрее! Быстрее! Он не должен умереть! – и Антон погонял свою лошадку.

Ближе всех к нам были два врача – коллежский асессор Граковский, проживающий во Второй части на улице Полицейской в своем доме и наш приятель господин Рюккер, проживающий в части Третьей. Когда Антон спросил куда ехать, я не задумываясь, назвала адрес Николая Густафовича, поскольку знала его несколько лет и непонаслышке. В это время, я надеялась, он будет у себя дома.