Филипп Ванденберг - Операция «Фараон», или Тайна египетской статуэтки

— Халима! — вскрикнул Омар удивленно. За последние дни накопилось столько всего, что он хотел поведать ей, теперь же, когда она внезапно появилась перед ним, Омар лишь повторял: «Халима!»

Девочка вышла из дома, подошла к нему, и внезапно оба бросились друг другу в объятия. Они плакали и вытирали друг другу слезы, затем Халима повела его в дом.

Омар сразу узнал место, где недавно находилось ложе Юсуфа.

— Он мертв? — робко спросил мальчик.

Халима молча кивнула, глубоко вздохнула и ответила:

— За два дня я стала сиротой.

— Твоя мать тоже умерла?

— Никогда бы не подумала, что это может случиться так быстро.

— У тебя есть братья или сестры? — Халима покачала головой. — Что ты собираешься делать?

— Аллах укажет мне дорогу.

Омар прошелся по скромной комнате.

— Он был такой сильный, — продолжала девочка, — такой упорный. Он сам не знал, сколько ему лет на самом деле. Я думала, он проживет еще лет пятьдесят.

— Ты его очень любила?

— Я любила его и ненавидела. Я даже очень ненавидела его, но теперь, когда он умер, я забыла о ненависти.

Омар посмотрел на Халиму. Он просто наслаждался присутствием девочки, он слушал ее речи, не понимая их.

— Он был загадочным человеком; он был моим отцом, но, честно говоря, я совсем не знала его. Он был своенравен, и многое из того, что он делал, казалось мне странным. Даже во время смерти.

— Что ты имеешь в виду, Халима?

— Когда я заметила, что он близок к смерти, я взяла его за руку. Он был спокоен, но глаза его сверкали, когда он посмотрел на меня. А потом он кое-что сказал. Сначала я подумала, он назвал меня по имени, но он повторял и повторял это слово, и я поняла его: Имхотеп.

— Имхотеп? Что это означает?

— Я же говорю, Юсуф был загадочным человеком.

— Может быть, это связано с твоим предостережением?

— Нет, — быстро ответила Халима.

— Но предупреждение все еще в силе?

Халима молчала, и Омар прижал к себе девочку. Она отвернулась и, не глядя на него, сказала:

— Я боюсь за тебя, Омар, но не могу сказать, почему. Ты должен уехать, понимаешь. Даже если будет больно.

— Таха научил меня письму и чтению Корана, — ответил Омар. — В третьей суре сказано: «Ни один человек не умрет, не будь на то воля Аллаха», как написано в книге, определяющей сроки всех вещей. Так зачем бежать? Если на то воля Аллаха, чтобы окончилась моя жизнь, так не раз уже он мог исполнить ее. И если суждено мне умереть, воля Аллаха настигнет меня как на вершине Гебель эль-Шайиб, так и в глубинах Катары.

На все настойчивые вопросы о том, кто же скрывается за угрозами, Халима так ничего и не сказала, и Омар решил вернуться домой. Он поцеловал Халиму в лоб и сказал, что вернется — завтра или через день.

Быстро и внезапно, как появилась, холера оставила город в течение ночи. Факелы постепенно гасили, выжившие начинали радоваться, казалось, все вернулось на крути своя. Плач одетых в черное женщин смешивался с радостными песнями молодежи, восхвалявшими Аллаха Всемогущего. Улицы и площади вновь наполнились народом, люди высыпали из домов, как термиты после грозы, и приветствовали друг друга. Люди раздевались прямо на улице и нагие танцевали перед кострами, в которых сжигали свою одежду. Так близок был путь из ада в рай.

Добровольцев, из которых выжил лишь каждый третий, чествовали как героев, среди них и Омара, которого мучила совесть при выслушивании похвал. Но что ему было делать? Не мог же он прилюдно сознаться, что не самопожертвование, а любовь к девушке толкнула его на это. Омар предпочел промолчать. Это было молчание, с которым Омару доведется встречаться не раз, оно несравнимо с высказанной ложью, но в памяти остается куда дольше.

По этой причине, а также потому, что профессора это тоже касалось, Омар решил рассказать ему о девочке, ее предостережении и последнем слове, произнесенном Юсуфом. Это нелегко далось ему.

Шелли беспомощно смотрел на Омара.

— Имхотеп, говоришь? Имхотеп?

— Да, Имхотеп, о Саид. Что это может означать?

— Хотелось бы мне самому знать!

— Но вы удивлены, о Саид.

— Да, удивлен. Быть может, это совпадение, но пока ты рассказывал, я вспомнил о книге на столе Карлайля.

— Английская книга, если я правильно помню.

— Именно так Когда я листал книгу, на пол выпал листок, на котором стояло одно слово, одно имя: Имхотеп!

— Кто такой Имхотеп, о Саид?

— Имхотеп был врачом, архитектором, священнослужителем и мудрецом. Он жил две с половиной тысячи лет назад при фараоне Джосере и считается изобретателем пирамид. Ему приписывается также древнее египетское учение. В качестве врача он совершал настоящие чудеса, поэтому жители Мемфиса и Луксора называли его богом врачевания. Статуи изображают его лысым стариком, читающим свиток папируса. Для своего владыки Джосера Имхотеп воздвиг подобающую усыпальницу — ступенчатую пирамиду в Саккаре. Говорят, это древнейшая постройка в мире. Вокруг нее археологи обнаружили множество обломков с его именем, так что существует предположение, что и он нашел свое последнее пристанище в этих местах. Другими словами — усыпальница бога! Размышления исследователей свелись к следующему: если древние египтяне так роскошно хоронили своих царей, как же они должны были проводить в последний путь бога?!.