Леонид Юзефович: Ситуация на Балканах

Глядя вслед отъезжающей-карете, Иван Дмитриевич подумал, что при успешном завершении дела можно получить не только русский, но и австрийский орден. Хорошо бы! В России даже самый плюгавенький заграничный крестишко открывает многие двери: не выскочка, значит, не шпынок безродный, раз иностранный государь заметил и увенчал.

С этой мыслью Иван Дмитриевич продолжал осмотр княжеского особняка. Дом был двухэтажный, весь нижний этаж занимал князь, верхний пустовал. От прихожей и вестибюля начинались два коридора: один вел налево, в господские покои, другой – направо, в людскую половину и кухню. На ночь в доме оставался лишь камердинер, имевший отдельную каморку. Остальные комнаты людской половины были заперты. Кучер и кухонный мужик жили на дворе, при конюшне, а берейтор и повар нанимали квартиры в городе. Все мужчины. Князь был старый холостяк и женской прислуги не держал. При допросе, на который всех этих людей по одному звали в гостиную, Иван Дмитриевич убедился в полной их невиновности. Никто не юлил, на вопросы отвечали спокойно, толково, да и чутье подсказывало, что нет, не виноваты. Певцов сидел на диване, слушал. Видимо, начало пути он решил одолеть вместе с напарником, а уж потом забежать в конец и двинуться ему навстречу.

Та половина жизни князя, вернее, треть или даже четверть жизни, которую он проводил дома, обрисовалась быстро. Князь был человек светский, семейными обязанностями не обремененный, как, впрочем, и служебными – время от времени посещал парады на Марсовом поле и стрельбы на Волковом. Изредка бывал на маневрах, предпочитая кавалерийские. Днем он ездил с многочисленными визитами, вечером часок-другой отдыхал у себя, а ночь проводил в гостях или в Яхт-клубе, за игрой. Возвращался под утро. Иногда привозил женщин.

Накануне князь появился дома около восьми часов вечера, два часа спал, затем отправился в Яхт-клуб. Уезжал он всегда на своих лошадях, но без берейтора, а обратно нанимал извозчика. Кучера сразу же отпускал. Тот, вернувшись, лег спать; кухонный мужик, его сожитель, уже свал, а берейтор и повар еще с ужина ушли к семьям.

Из Яхт-клуба князь возвратился в пятам часу утра, как обычно. Швейцара он не держал, ключ от парадного носил при себе. Камердинер, обязанный ждать приезда барина, помог ему раздеться, проверил, заперто ли парадное (было заперто), и лег в своей каморке. Ночью ни шума, ни криков не слыхал.

– Пьяный был? – спросил Иван Дмитриевич.

– Господь с вами! В рот не брал.

– Да не ты. Барин.

– Чуток попахивало.

Оставшись наедине с Певцовым, Иван Дмитриевич изложил ему свои сомнения. С верхнего этажа попасть в квартиру никак нельзя, это проверено. Замок на парадном не взломан, черный ход закрыт, в окнах все стекла целы. Тогда каким образом убийцы проникли в дом?

– Князя убили не простые воры, – сказал Певцов. – У них все было предусмотрено заранее. Как-нибудь ночью подкрались к двери, натолкали в скважину воску и по слепку сработали ключ.

Взвыли дверные петли, жандармский унтер Рукавишников, шагнув к Певцову, доложил:

– Согласно вашего приказания… Вот! – и протянул серебряную мыльницу с вензелем фон Аренсберга; ее нашли при обыске у камердинера.

– Видите! – возликовал Певцов. – А вы говорили… Спер, шельма, под, шумок! Убийцы не за тем приходили…

Камердинер, вновь призванный на допрос, плакал, валялся в ногах и божился неведомо в чем.

– Перестань реветь! – гаркнул Иван Дмитриевич. – Отвечай, зачем князь велел разбудить себя в половине девятого?

– Бес попутал! – рыдал камердинер. – Ничего не знаю!

Позвали кучера. Тот поклялся, что никто ему не приказывал с утра подавать лошадей.

– Князь кого-то ждал к себе, – заключил Певцов, и это была его первая мысль, с которой Иван Дмитриевич мог согласиться.

– К половине девятого или к девяти покойный ожидал какого-то визитера, – повторил Певцов, считая, видимо, что его проницательность не вполне оценили. – Вы поняли? А сейчас я откланяюсь и начну действовать по своему плану.

После отъезда Певцова подкрепились в кухне холодной жареной свининой: князь собирался съесть ее на завтрак.

– Времени нет домой ехать, – сказал Иван Дмитриевич. – А то ни за какие деньги этого порося кушать бы не стал. Все равно что за покойником штаны донашивать.

– Ага, – с набитым ртом поддакнул доверенный агент Константинов. – Последнее дело.

Он был калач тертый, понимал, что для теплоты отношений полезно иногда и возразить начальству, но перед новым патроном устоять не мог, всегда соглашался.