Иван Рассадников - Таинственный Хранитель

В остальном – обычное утро обычного дня. Судя по прелюдии, по зачину, по первым штрихам – день сулил неплохие перспективы. В квартире висела ненавязчиво-воздушная тишина, нарушаемая лишь звуками улицы. На дереве под окном не по сезону лихо выводила рулады невидимая птичка, и от её аномального пения на душе у Андрея сделалось светло и радостно, как в детстве, когда, проснувшись, он открывал глаза, и его охватывала беспричинная радость просто от факта собственного существования в этом огромном и прекрасном мире, который обещал ему все новые открытия и, конечно же, приключения, какие происходили с героями его любимых книг. Босиком прошлепав на кухню с твёрдым намереньем сварить кофе, он обнаружил на столе записку бабушки: «Уехала к подруге, буду поздно. Твоя неугомонная Ба». Вот уж, действительно, «неугомонная», подумал он, насыпая кофе в кофемолку. Восьмой десяток – а легка на подъем, как в юности! И что удивительно, голова в полном порядке и одевается со вкусом – истинная дама, никогда не напялит на себя бесформенное, молью битое шмотьё, как многие её ровесницы – куда там! – обязательно туфли на каблучках, перчатки, шляпку и обязательно, чтобы сумочка в тон… Он невольно усмехнулся и поставил джезву на огонь. Замечательная у меня Ба, ей богу!..

И в самом деле, Елизавета Петровна Иванова (ударение на второй слог не обязательно) отличалась завидной энергией и, несмотря на возраст, еще подрабатывала репетитором, натаскивая современных балбесов и балбесок, собиравшихся поступать в какой-нибудь престижный ВУЗ. Её специальность – иностранные языки. Немецкий и французский она знала в совершенстве, всю жизнь преподавала – в школах, в пединституте, брала учеников для дрессировки (так она отзывалась о своих левых заработках) и действительно дрессировала их по полной программе, так что потом благодарные родители благодарили её, дарили подарки, в конвертиках заносили премиальные (Андрей называл их чаевыми) и рекомендовали родителям очередных балбесов. Естественно, Елизавета Петровна будучи женщиной волевой и педагогом милостью божьей не могла пройти мимо собственного внука; благодаря ей Андрей почти в совершенстве владел немецким и весьма недурно французским. Посетив Германию в порядке студенческого обмена, он щеголял своими знаниями языка, выполняя обязанности переводчика, и служил посредником в ситуациях различной степени сложности, нет-нет, да и возникавших в чужой стране.

На работе в привычном уже Большом дворце он появился в половине одиннадцатого, поднялся на второй этаж и прошел в свой кабинет, где ждал заваленный бумагами стол, а коллеги, словно все вымерли. Дверь была заперта, он повернул ключ в замочной скважине, прошел к столу и включил компьютер. Ольга Олеговна и Марина Семеновна, третья соседка по комнате, отсутствовали неизвестно где. Ольга Олеговна, видимо, отправилась по музейным делам в Питер, заодно мечтая прихватить в Эрмитаже двух-трёх котят, чтобы с течением времени они выросли в истинных охотников – мастеров спорта по крысиной ловле. А Марина Семеновна, та вообще редко сюда забегала, разве что обедать приходила.

Нежданное одиночество сразу подняло настроение Андрея, – женщины слишком любили общение, тем более, с молодым симпатичным искусствоведом; в этом не было ничего удивительного, постоянно вариться в собственном соку, пробавляясь прошлогодними сплетнями о коллегах, про которых все известно до четвертого колена, уже давно им наскучило, а говорить о своей работе было как-то не интересно: работа она и есть работа.

Делая выписки из трудов усердных искусствоведов, не один десяток лет посвятивших изучению Гатчины архитектурной, восстановлению после войны Большого Гатчинского Дворца, в том числе – воссозданию в первозданном виде подлинных интерьеров Ринальди и Бренна – он вновь не замечал времени. Некоторые данные были просто поразительны. Поразительным было и то, сколько энергии и труда вложили в возрождение практически полностью разрушенного фашистами дворца эти замечательные люди. Ведь при отступлении немцы сожгли и заминировали здание, уничтожили часть остававшихся в подвалах ценностей, а часть увезли в Германию. На одной из стен дворца красовалась глумливая надпись, оставленная оккупантами: «Здесь были мы. Сюда мы больше не вернемся. Если придет Иван, всё будет пусто». Надпись эту, сделанную на штукатурке, сохранили для истории, сделав частью экспозиции. И как только могли немцы, народ европейской культуры, допустить такое варварство?! Размышлял Андрей. Тогда как Красная армия, напротив, пыталась по возможности сохранить музеи и картинные галереи на занятых территориях. И после этого европейцы, по сути, отказываются признавать нас равными себе в культурном отношении!.. Абсурд. Или политика?.. Впрочем, поведение фашистов как раз понятно: уничтожая культурное достояние другого народа, разрушаешь и уничтожаешь его душу. Именно этого и добивались фашисты – они хотели уничтожить, растоптать душу России. Какое счастье, что в российском народе есть глубинные ценности, которые неподвластны самому хитрому и изворотливому врагу, есть люди, готовые положить свою жизнь на алтарь восстановления духовной памяти народа…