Иван Рассадников - Таинственный Хранитель

Андрей повторяет про себя: «Срывается вниз, разбиться о карниз», – выходит в рифму. Он сидит на подоконнике в домашнем халате, Агриппина уже, кажется, заснула – он слышит её ровное дыхание, в этот звук поминутно вплетается её сонное сопение.

«Милая», – шепчет Андрей, и прилив нежности накрывает его – он не понимает, откуда берётся нежность эта – мягкая как пух, сильная, как торнадо. Её много, поток её неисчерпаем. Он подходит к дивану, на котором спит его любимая. Садится в изножье и начинает целовать ступни её ног – надо же, они такие маленькие! Он целует её пяточки, щиколотки, а потом – каждый пальчик, каждый ноготок…

Нежность неиссякаема, но теперь Андрей различает в ней привкус тревоги, предчувствие печали. Он старается не думать об этом, отогнать от себя тягостные предчувствия, но загодя знает: если тревога устоится, не исчезнет, как налетевший порывом ветер, а застолбит себе в сердце отдельную клеточку, то…

Мы связаны друг с другом солнечными нитями, у нас душа одна на двоих, и это не просто метафора. Если предчувствие, этот спазм душевный – не следствие дурацкой мнительности моей, а нечто более серьёзное, то следует прислушаться, – думал Андрей, – моя рыжая девочка, сколько неизъяснимой нежности ты пробуждаешь во мне! Но зачем её тихий фейерверк перевит гирляндами слёз о завтрашнем дне? Зачем – к месту и не к месту – я ловлю себя на очередной попытке надышаться перед смертью? Отчего нежности сопутствует грусть, откуда берётся чувство тоскливое, похожее на звук зимнего ветра в печной трубе?

Андрей окинул мысленным взором свою теперешнюю жизнь. Да, его представления о мире сильно изменились за эти несколько недель. Отношение к мистической стороне событий, которую раньше он считал выдумкой шарлатанов, болванящих доверчивого обывателя, не могло остаться прежним – столкнувшись с необычными реалиями, Андрей волей-неволей скорректировал свою картину мира. Личный опыт – штука упрямая, против него при всём желании не попрёшь.

Убаюканный монотонными клавикордами дождя, Андрей, наконец, уснул. Во сне они с Агриппиной обрывают на лугу ромашки, плетут венки друг для друга – поскольку венок, сплетённый и надетый любимым – сильнейший оберег, никакое зло не коснётся того, кто его носит! Стороною обойдут таких мужчину и женщину ненависть людская и зависть.

Они любят друг друга. Они надевают друг другу венки, их кто-то ждёт на опушке леса, надо спешить туда. Они приближаются к опушке, и видят Гришу юродивого, он уводит их под сень дубов, сирени и ясеней, и Андрей понимает, что они не где-нибудь, а в Сильвии. Андрей хочет выяснить у Гриши, почему его карта временами фальшивит, и как это исправить. Он убыстряет шаг, потом переходит на бег – но ему не удаётся приблизиться к Грише ни на сантиметр.

Природа Гриши – не человеческая, понимает Андрей. Гриша – не человек, уже не человек, а может, никогда им и не был.

Гриша ведёт их в свою полуразрушенную сторожку. Они поднимаются на крыльцо, Гриша открывает дверь, пропуская гостей в это странное жилище, после чего дверь закрывается с громким стуком-хлопком. Безумец залезает на обшарпанную табуретку, в руках у него руль от детского электромобильчика. Он делает вид, что рулит, изо рта вылетают странные звуки: так маленький ребёнок подражает звукам клаксона. Андрей и Агриппина заворожённо наблюдают за исполнением шизового ритуала.

Вдруг, ни с того ни с сего, Гриша как рявкнет:

– Открыть кингстоны! Полное погружение!

Откуда-то снизу, Андрей не может понять, из подвала или из самого ада, слышится приглушённо:

– Есть открыть кингстоны! – и Андрей узнаёт этот голос, он принадлежит Фридриху фон Бергу, дрезденскому профессору.

– Есть полное погружение! – весело кричит фон Берг, и Андрей чувствует: дом, в котором они находятся, движется вниз, точно куда-то проваливается.

– Гриша! Ты что творишь, обезьяна! – испуганно кричит Андрей, но голос его тонет в звуках бурлящей воды, и под их аккомпанемент Гришина сторожка стремительно погружается не то в пруд, не то в океан.

Окна, как по мановению волшебной палочки, принимают форму круглых иллюминаторов. Через секунду-другую окна-иллюминаторы уже целиком уходят под воду – «судно» погружается стремительно. Андрей видит, что Гриша тоже преобразился: на нём теперь китель капитана подводного флота, хотя табуретка и руль остались прежние, – а Гриша, крутя чёрное колёсико своего «штурвала», рявкает новую команду: