Александр Арсаньев - Буря в Па-де-Кале

Спустя полчаса наемный экипаж доставил нас с Кинрю в мой особняк на Офицерской улице. Едва я вошел в гостиную, как Мира всплеснула руками, бросилась ко мне и лишилась чувств на моей груди.

– Час от часу не легче, – возвел глаза к потолку мой Золотой дракон.

– Ариша! – Крикнул я в полной растерянности. Мира еще таких фокусов никогда не выкидывала. Я всегда считал ее разумной и сдержанной женщиной, да и поездка эта моя была не первая, чтобы так переживать за меня. – Ариша! Да что же здесь происходит? Все с ума посходили, что ли?

Наконец, прибежала горничная, от которой толку было, все равно, что от курицы. Она только и делала, что охала над своей госпожей. Я перенес Миру на оттоманку и положил ей подушки под голову.

– Да что ты тут кудахчешь?! – воскликнул Кинрю. – Воды принеси! Соли нюхательные! Тебя здесь держат зачем?

– Соли нюхательные? – переспросила горничная. – Да у нас их отродясь не бывало, – растерялась она. Тем не менее она налила воды из кувшина в стеклянный стакан и выплеснула ее в лицо индианке.

Мира открыла глаза, обвела ими комнату, и остановила свой взгляд на мне.

– Так это не сон… – простонала она.

– Конечно не сон, – улыбнулся я и сжал ее ледяную руку в ладонях. – Мира, милая моя, что с тобою? – Я поцеловал ее, пряча глаза. Воспоминания об Ольге причиняли мне одни только боль и стыд. Как я мог думать, что люблю кого-то еще, кроме моей преданной индианки?!

– Яков, я видела во сне, как твой корабль разбился, – прошептала Мира. – Я видела златокудрую женщину… Эта женщина, она…

– Это был только сон, – мягко перебил я ее. – А теперь я вернулся. Все будет хорошо.

– Ты неважно выглядишь, – проговорила Мира, стряхивая с ресниц то ли слезы, то ли капли воды. – Ты ранен? Я вижу, – индианка уткнулась мне в грудь пылающим лбом.

Я невольно отстранился от нее, почувствовав боль.

– Ариша! Вели Сварупу заварить крепкий чай из трав! – приказала Мира. Наконец, она сумела подняться и присесть на турецком диване. – Кутузов несколько раз приходил, – сообщила она.

– Об этом завтра поговорим, – отозвался я. Сейчас мне очень не хотелось затрагивать эту тему.

В этот момент в гостиную вошел камердинер.

– Яков Андреевич! – воскликнул он. – Вы вернулись! Вот, счастье-то! Вас там какая-то дама спрашивает! Экипаж у нее уж больно богатый!

– Дама? – удивился я. – Что за дама? Она как-нибудь отрекомендовалась?

– Вот оно, начинается, – вздохнула Мира. Она встала с дивана, оправила свои юбки из флера и высокую прическу на голове, сколотую черепаховым гребнем. – Еще не хватало, чтобы эта женщина поняла, что я плакала!

Мира на моих глазах с каждым днем все больше превращалась в светскую женщину. Я не знал, плакать мне или смеяться?!

– Дама никак не отрекомендовалась, – ответил лакей. – По всему видно, что она из высшего света будет, – заметил он с важностью.

– Да что ты говоришь? – удивился я. У меня было два предположения на предмет этой дамы: или та дама – Лиза Данилина или… При мысли о том, что это могла быть Марья Антоновна меня бросило в жар. Что я мог ей сказать?!

– Яков, что с тобой? – Мира не сводила с меня встревоженных глаз. – Ты чего-то боишься? Неужели кто-то может быть страшнее Кутузова? Тем более дама?!

– Милая Мира, порой мне кажется, что я к Ивану Кутузову тебя ревновать начну в скором времени, – с иронией усмехнулся я. – Ты только о нем и говоришь целыми днями! Не успел я приехать, а ты уже о Кутузове! Словно и поговорить больше не о чем!

– Вот так новости, – Мира удивленно заморгала ресницами. – Яков, ты сегодня сам не свой! Что с тобой сделали эти англичане? Или французы?..

– Господа, а с барыней-то что делать? – напомнил о себе камердинер. – Сколько можно ее на улице-то держать?!

– Так ты проси ее в дом, – распорядился я. – Чего же ты стоишь?

– Так никаких приказаний не было, – развел руками лакей и скрылся в дверях.

– Кто бы это мог быть? – задумчиво проговорила Мира.

– Может, какая-нибудь из твоих светских подруг, – отозвался я.

– Нет, – уверено заявила Мира, – она непременно к вам! Иначе бы вы, Яков, так не изменились в лице, – индианка снова разговаривал со мной на «вы», а это, отнюдь, ничего хорошего не предвещало!

Наконец, дверь в гостиную приоткрылась, и в комнату вошла невысокая женщина в траурном роброне из черного бархата. Лицо ее скрывал капюшон тальмы, подбитый горностаевым мехом. Мое сердце остановилось.

– Марья Антоновна?! – воскликнул я.

– Я рада, что вы так сразу узнали меня, – Нарышкина сняла капюшон. – Только, что же вы меня столько на ветру-то промаяли? – Она опустилась в глубокое кресло красного дерева.