Александр Арсаньев - Тайны архива графини А.

Произнеся последнее слово этого нелепого и неуместного с моей точки зрения монолога, она поникла и съежилась, словно от холода, обхватив себя за плечи и уронив голову.

Я поняла, что передо мной разыграли маленький спектакль. И потребовала продолжения.

Но продолжения не последовало. Пережив короткий момент экзальтации, какого-то почти болезненного возбуждения, эта женщина, даже не знаю, как ее называть — по имени или присвоенной ею себе кличкой, вновь вернулась к рациональному существованию и больше ни разу не позволила себе ничего в этом роде.

Но не сразу. Несколько минут она вообще не проявляла признаков жизни, и лишь изредка поднимала на меня тусклый, ничего не выражающий взгляд. И мне показалось, что на моих глазах она постарела на несколько лет.

И даже голос, которым она заговорила, в конце концов, был бесцветным и монотонным.

— Я не знаю, кто вы такая, — равнодушно сказала она, — но вы не спрашиваете меня, кто убил моего отца. То есть вы заранее уверены, что это сделала я. В таком случае, почему бы вам не сдать меня в участок? Я не понимаю, что у вас на уме. Но судя по тому, что меня еще не арестовали… Впрочем… мне это не так уж и интересно. Так же, как и вам не интересно, как я жила все эти годы… С кем, на какие деньги, и каким способом их зарабатывала… Ведь правда?

— А это имеет отношение к убийству?

— А вы думаете — нет?

Что-то наподобие улыбки снова появилось на ее лице на мгновенье, но тут же исчезло.

— Вы знаете мое имя, а я сама давно забыла его. Я помню другие имена. Их было много… Но ни одно из них так и не стало моим по праву. Лишь только эта бесшабашное прозвище, кажется, останется со мной до последнего вздоха. Люс-сси…

Она подлила себе вина и посмотрела на меня долгим испытующим взглядом и, сделав пару глотков, с отвращением выплеснула остатки на ковер.

— А если я сейчас встану и уйду? — спросила она с интересом. — Да, уйду и не стану отвечать ни на один из ваших вопросов. Что? Что тогда произойдет? А?

И я не знала, что ей сказать. Она с первой минуты повела себя настолько необычно, что совершенно выбила меня из колеи. Если бы она набросилась на меня с кулаками, я бы знала что делать, если бы испугалась и начала оправдываться — тем более. Но ничего этого не произошло. Она не оправдывалась и не признавала своей вины. И, честно говоря, я не знала, что делать дальше. А последний ее вопрос и вовсе поставил меня в тупик.

«А действительно, — подумала я тогда, — и как же я поступлю в этом случае? Попытаюсь ее удержать, закричу, позову полицию?»

И, видимо, моя собеседница почувствовала это, потому что продолжила насмешливо с чувством собственного превосходства и безнаказанности:

— А, пожалуй, я так и сделаю, — сказала она. — Только сначала действительно кое-что вам расскажу. На память.

Не знаю, почему она это сделала. Может быть, решила сыграть еще одну роль, или ей действительно захотелось излить кому-то душу? И доказать свою правоту.

Но она рассказала мне все. И нарисованная ею картина действительно напоминала уже известные мне события, но искаженные почти до неузнаваемости. И снова мне в голову пришла мысль о кривом зеркале.

По ее словам выходило, что во всех ее несчастьях был виновен один человек, который загубил жизнь ее матери, и которого она ненавидела всю свою жизнь. И человеком этим был ее собственный отец. Вернее, тот человек, которого она считала своим отцом.

И было в ее жизни два кумира, которых она считала чуть ли не святыми, это ее мать и дед, единственные два человека на свете, которых она действительно любила. Хотя матери она, понятное дело, не помнила и знала ее только со слов отца и Личарды.

Она снова и снова обвиняла Павла Ивановича во всех смертных грехах. И в глазах ее горела такая ненависть, что мне становилось не по себе.

— И за это вы убили его? — устав от ее ненависти, спросила я.

— Я бы не убила его, если бы он не поднял руку на деда, — взвизгнула она, и лицо ее, искаженное гримасой ненависти, превратилось в страшную маску.

Она поднялась со своего места, глядя на меня в упор.

— А теперь не советую вставать у меня на пути, — неожиданно хриплым голосом сказала она и пошла прямо на меня.

Заметив у нее в руках что-то блестящее, я поняла, что это нож. Я даже не заметила, когда она успела взять его со стола.

Это уже было опасно, и я бросилась к тому месту, где спрятала свои пистолеты — к ящику письменного стола.