Дэвид Лисс - Ярмарка коррупции

Мы отклонились, и я предпринял попытку вернуть его к теме разговора.

– Тогда стоит поговорить с Гринбилл-Билли?

Литтлтон щелкнул пальцами:

– Именно это я и хотел предложить. Он любит проводить время в таверне «Гусь и колесо» на Олд-Гравел-лейн, неподалеку от склада древесины. Я не говорил, заметьте, что это он послал записку, но если это не он, возможно, он знает кто.

– Вы сказали обо всем этом мистеру Аффорду?

Он подмигнул:

– Не обо всем.

– Почему?

– Потому что, – сказал он шепотом, – Аффорд – лошадиная задница, вот почему. И чем меньше он знает, и чем больше он напуган, и чем чаще он слоняется туда-сюда, тем больше эля и хлеба мне достается, не говоря уже о монетах. Буду с вами откровенным, так как мне не хочется, чтобы вы услышали это от кого-то другого и чтобы вы не думали обо мне плохо. Я ему говорил не звать вас сюда. Я говорил, что Англиканской церкви ни к чему, чтобы евреи вмешивались в ее дела. На самом деле я хотел, чтобы он немного помучился. Иначе у меня живот подведет от голода. Сейчас зима, и для докеров нет никакой работы. Я еле-еле зарабатываю на пропитание, сгоняя крыс с кораблей в доках. Это несправедливо, что грузчик со значком, как я, пал так низко. Ну вот. Приходит ко мне Аффорд, просит помочь ему и предлагает деньги и еду. И эту одежду тоже он дал. Доить его гораздо лучше, чем ловить крыс, и я вовсе не хочу, чтобы эта жила иссякла слишком быстро, как вы понимаете. Хотя он думает, что облагодетельствовал меня и теперь я должен плясать под его дудку.

– Прекрасно понимаю. – Я достал кошелек, достал оттуда шиллинг и протянул ему.

– Ну ладно, – сказал он, хитро улыбнувшись и показав крепкие желтые зубы, – именно столько попросил бы любой на моем месте. Можете считать, что нашли во мне друга, настоящего друга. Если хотите, я могу отвести вас в таверну «Гусь и колесо» и показать Гринбилла. Он не мой приятель, и я не хотел бы, чтобы он меня видел, но я могу показать вам его. При условии, что вы купите мне там что-нибудь выпить.

Было похоже, что я смогу разрешить дело за день или два; как раз то, что нужно для возвращения к прежнему рабочему ритму.

– Буду премного благодарен, – сказал я Литтлтону. – А если окажется, что этот Гринбилл и есть наш поэт, или если он выведет меня на его след, получите еще один шиллинг, обещаю.

– Приятно иметь с вами дело, – сказал он. Потом взял пустую кружку и сунул ее в мешок, лежавший возле стула, на котором он сидел. – Это моя, – объяснил он, – или такая же, как моя.

Я пожал плечами:

– Уверяю, мне нет никакого дела до кружек мистера Аффорда.

– Вот и отлично, – сказал он. Потянулся через стол, взял мою кружку с недопитым элем, осушил ее и положил в свой мешок. – Вы очень добры.

Как только судья Роули огласил приговор, я знал, что мне не разрешат вернуться в относительно удобную комнату, которую я занимал в Мастерс-сайд. Эта привилегия обошлась мне недешево, но того стоила, поскольку уберегала от опасного общения с заключенными в общих камерах. Однако люди, приговоренные к повешению, должны были, невзирая на их имущественное положение, содержаться в особых камерах, предназначенных для этих несчастных, к числу которых теперь принадлежал и я. Хотя я понимал, что меня ждут не самые лучшие условия, я совершенно не был готов к суровости, с какой обошелся со мной судья. Когда меня привели в камеру, расположенную в темном, мрачном подземелье Ньюгейтской тюрьмы, один из надзирателей велел протянуть мне руки, чтобы надеть наручники.

– Зачем это? – спросил я.

– Чтобы вы не сбежали. Судья распорядился, и мы выполняем.

– Как долго меня собираются держать в наручниках? – спросил я.

– Полагаю, пока не отправят на виселицу.

– Но это будет только через шесть недель. Разве не жестоко держать человека в наручниках без всякой причины?

– Надо было думать об этом прежде, чем убивать того парня, – сказал он.

– Я никого не убивал.

– Тогда надо было думать об этом прежде, чем вас схватили за то, чего вы не делали. А теперь протяните руки. И не думайте сопротивляться, замечу я, иначе, чтобы надеть наручники как следует, придется вас оглушить. У меня огромное желание дать вам по башке, если не будете делать, как вам велят, и тогда я смогу сказать своим ребятишкам, что дрался с самим Беном Уивером.

– Если желаете обменяться ударами, – предложил я, – приму ваше предложение с удовольствием. Но, подозреваю, мысль о честном бое вам чужда.

Крепко зажав в ладони подарки симпатичной незнакомки, я протянул руки и позволил мерзавцу надеть на меня наручники. Потом меня заставили сесть на деревянный стул, стоящий посреди комнаты. Здесь мне на ноги надели кандалы и закрепили их цепью на крюке, торчавшем из пола. Я мог сдвинуться не более чем на несколько футов.