– Эти ребята хорошие виги, – сказал Хертком, – и никакая агитация не сделает их тори.
– Никакие они не виги, и им вовсе не нравится, когда их топчут, – сказал я. – Вы играете в опасную игру с их свободой.
Догмилл подошел ко мне ближе.
– Вы любите рассуждать о свободе, – сказал он. – Расскажите нам о свободе африканцев, которых вы превратили в рабов и заставили работать на плантациях у себя на Ямайке. О каких свободах могут говорить они? Скажите нам, мистер Эванс, как вы цените униженных работников на своей плантации.
Я не знал, что сказать, так как никогда раньше не задумывался об этом аспекте жизни моего вымышленного персонажа, и хотя доводы в защиту рабства можно было легко найти в прессе, я не мог повторить ни одного из них, не чувствуя себя при этом глупо. Думаю, если бы порепетировать, я смог бы предложить какой-нибудь остроумный довод в защиту практики, которую, сказать по правде, ни один честный человек одобрять не может. Но было бы лучше защищать все несправедливости, существующие в мире, чем стоять, как я, растерянным и сконфуженным, давая повод Догмиллу думать, что он нанес мне мощный удар.
К моему стыду, Мелбери пришел мне на помощь.
– Человек, вложивший средства в торговлю человеческой плотью, не имеет права критиковать другого человека за то, что он участвует в этой торговле как потребитель. Ваше понимание справедливости так же искажено, как ваше понимание честных выборов. Я пришел сюда в разгар вашего пиршества, дабы предупредить вас обоих, что не намерен сидеть сложа руки и смотреть, какими грязными становятся эти выборы. Я не боюсь вас, и я не доверяю вам. Можете вызвать меня, можете не вызывать, в зависимости от вашего понимания чести. Но вы меня не победите, а если и победите, то, по крайней мере, не с помощью обмана. Или вы играете честно, или вообще не играете. Но мы вам не позволим купить место в палате общин. Не надейтесь. В Вестминстере это у вас не пройдет. Я буду стражником на мосту свободы и коррупции не допущу.
Сказав это, он резко повернулся и вывел нас из логова зверя, не дав возможности ни одному из них ответить.
Когда мы снова были в экипаже, Мелбери поздравил себя с удачной речью.
– Я ему кое-что сказал. Конечно, ему безразлично. Мои слова для него мало что значат.
– Зачем тогда было утруждать себя?
– Зачем? Затем, что я позаботился, чтобы в толпе присутствовали люди из газет тори, и они напечатают мою речь, дабы все узнали, что я не побоялся выступить в самом логове врага. Догмилл и Хертком, вероятно, смеются надо мной, считая меня глупцом, который пришел к ним со своей ханжеской речью. Но, уверяю вас, мои слова наделают шуму. Все, кто еще не определился с выбором, будут в восхищении, что я так решительно настроен бороться против коррупционеров, нанявших головорезов, чтобы помешать тори на выборах.
– И как вы предлагаете с ними бороться? Собираетесь нанять собственных головорезов?
Он посмотрел на меня так, словно я спросил, не собирается ли он поцеловать Херткома в губы. Я почувствовал, что сильно его разочаровал.
– Я оставляю подобные средства Догмиллу и вигам. Нет, я одержу победу над их злом с помощью добра. Их люди не могут бунтовать вечно. Королю придется послать солдат рано или поздно. А когда на избирательных участках станет спокойнее, избиратели в Вестминстере будут, как никогда, склонны проголосовать за меня.
Я был невольно восхищен его решимостью, но на следующий день при посещении Ковент-Гардена увидел, что люди взялись за оружие для защиты дела тори. Я мог бы оправдать Мелбери и поверить, что они действуют по своей воле, не будь мне совершенно очевидно, что их наняли. Люди, вышедшие на защиту Гриффина Мелбери, были докерами из группировки Литтлтона.
В то, что происходило в Ковент-Гардене, было трудно поверить. С таким же успехом можно было представить, что я находился в Лиссабоне времен инквизиции или в другой средневековой столице во время чумы. Я хотел увидеть все своими глазами и долго думал, в качестве кого – Эванса или Уивера. Я решил, что каждый прохожий не станет разглядывать своего соседа, чтобы узнать, не является ли тот беглым преступником. Эванс, с другой стороны, будучи джентльменом, мог привлекать больше нежелательного внимания у черни, устраивающей беспорядки на выборах. Поэтому победил Уивер.
Меня поражало, что несколько человек и немного звонкой монеты могли с такой легкостью повалить колосса наших хваленых британских свобод. Отдельные храбрые избиратели бросали вызов опасности, но это было безумством с их стороны. Если хулиганы слышали, за какую партию те голосовали, их вытаскивали из кабины и колотили. Тогда на них в свою очередь набрасывались с кулаками представители противоположного лагеря. Вокруг собрались зеваки, которые пришли посмотреть на развлечение. В густой толпе были торговки устрицами, карманные воры и попрошайки, и я держался в сторонке, чтобы не стать жертвой мошенников.
Читать дальше