Катерина Врублевская - Первое дело Аполлинарии Авиловой

— Поспешайте, барин, совсем плоха наша барыня, — сказал он мне густым басом и покачал головой. — Не доживет до утра.

Я обошел карету кругом, заглянул внутрь — вроде все было в порядке.

— Николай Львович, езжайте с Полиной, — сказал мне Лазарь Петрович. — Будете ей защитой, а я попозже, на извозчике прибуду.

Наконец-то мы остались одни. Хоть на пять минут, но вместе. И я решил не упустить счастливого случая.

— Полина! — сказал я проникновенным голосом, на который был только способен. — Полина, дорогая…

И тут слова кончились. Я смешался.

— Что, милый? — спросила она меня и улыбнулась.

Набрав полную грудь воздуха, я гаркнул:

— Выходи за меня замуж! Je vous aime! [18] Я люблю тебя! (франц.) . — Я так и не смог выговорить эту фразу по-русски.

Полина подпрыгнула на сиденье, наверное, ямка на дороге попалась.

— Николай, ну ты, право, огорошил. Тетушка при смерти, а ты со своими предложениями… Тебе что, так не терпится?

— Да, не терпится! Вот женюсь на тебе, дома посидишь, поправишься, детей родишь, на женщину будешь походить, а то все палка палкой.

— Неплохая перспектива, — протянула она, словно пробуя мое предложение на вкус, но тут карета остановилась, Прошка соскочил с запяток и открыл нам дверь. — После поговорим, а теперь к тетушке!

Идя вслед за ней, я клял на чем свет стоит свою нерешительность, ее строптивость, болезнь тетки, приключившуюся не вовремя, хотя какая напасть приходит в срок?

К нам подошел Лазарь Петрович, сошедший с пролетки, и мы направились в дом.

В особняке царила та настороженно-суетливая атмосфера, какая бывает, когда в доме лежит тяжелобольной. Это сразу меня проняло, я понял, что на этот раз Прошка не врал — накликал беду, прохиндей!

Из комнаты Марии Игнатьевны вышел лысый и худой человек в пенсне, одетый в черное, и, увидев Лазаря Петровича, поклонился нам:

— Вечер добрый, коллега!

— Приветствую, Афанасий Михайлович! Как она?

— Плоха, — состроил сочувственную мину человек и, вперив изучающий взгляд в мою Полину, добавил: — Конечно, будем надеяться на лучшее, Бог милостив, но, в случае чего, вскоре увидимся.

Он поклонился еще раз и скрылся с глаз.

— Нотариус Плешнев, — вздохнул Лазарь Петрович. — Наверное, последние распоряжения отдавала. Хоть и вздорная женщина, и не родня мне по крови, а уважал я ее.

— Papa! — остановила его Полина. — Тетушка еще жива.

Из спальни Марии Игнатьевны выглянула монашка в белом одеянии — сиделка и тихо сказала Полине:

— Барыня вас просят!

Полина прошла за ней, а мы остались с Лазарем Петровичем дожидаться.

— Простите меня великодушно, Лазарь Петрович, — решился я. — Я понимаю, что сейчас не время, но и у меня его тоже не осталось. Ничего меня не держит в N-ске, полковник Лукин хоть завтра обещал подписать мне перевод в Москву, на прежнее место службы, но есть одно обстоятельство…

— Слушаю вас, штабс-капитан, — сказал Лазарь Петрович, раскуривая трубку.

— Я люблю Аполлинарию Лазаревну. И предложил ей руку и сердце. Конечно, уместней было бы не просто ставить вас в известность, а на коленях попросить отеческого благословения, но она вдова, взрослая женщина, и может сама решать.

— Верно, — кивнул адвокат и выпустил клубы дыма.

— Когда я поделился с ней моими рассуждениями о семейной жизни и детях, что в браке со мной она будет образцовой матерью и хозяйкой, без всяких ее выкрутасов, она очень странно на меня посмотрела, и оборвала разговор.

Лазарь Петрович глянул на меня точь-в-точь как Полина намедни, вынул трубку изо рта, и доброжелательно сказал:

— Знаете что, штабс-капитан, примите добрый совет: соглашайтесь на перевод в Москву.

Мне ничего не оставалось делать, как щелкнуть каблуками и откланяться.

Так что, Алеша, друг мой, жди, скоро увидимся!

Твой Николай.

Духовное завещание М. И. Рамзиной.

ВО ИМЯ ОТЦА И СЫНА И СВЯТАГО ДУХА АМИНЬ.

Завещание Марии Игнатьевны Рамзиной, вдовы статского советника Ивана Сергеевича Рамзина, подписанное ей собственноручно.

Я, нижеподписавшийся Статская Советница Мария Игнатьевна Рамзина, урожденная княжна Беклемишева, вдова статского советника Ивана Сергеевича Рамзина, находясь в здравом уме, твердой памяти, в свой смертный час, постигший меня внезапно, признала за благо учинить о родовой и благоприобретенной движимости и недвижимости моей, следующее распоряжение, равное по смерти моей духовному завещанию: