Александр Воинов - Западня

— Зачем гестапо старые пропуска?

— Дело не в пропусках, а в том, как я себя поведу.

— Значит, я смахиваю на предателя?

— Я видел предателей, похожих на священников. Они посылали на смерть с благостными улыбками… Признаюсь, я всю ночь ждал, что за мной приедут.

Бирюков помял сигарету и мотнул головой.

— Ну, если откровенно, то эту ночь я тоже не спал…

Впервые они взглянули друг на друга без вражды.

— Действительно, я много накурил, — сказал Бирюков. — Вы уж извините!.. Конечно, когда на платанах люди висят, трудно сразу поверить…

Корабельников испытующе взглянул ему в глаза.

— Наконец-то, — проговорил он, — наконец-то мы прорвались друг к другу… Можем разговаривать… А хотите вы поверить мне еще больше?.. Вы, конечно, поняли, что порт готовят к взрыву?

— Давно понял!

— И все же вы всего не знаете. Замысел гораздо более ужасен, чем можно предполагать… В шурфы будет заложено около трехсот тысяч килограммов тола. Взрыв такой огромной массы динамита не только уничтожит порт, но и вызовет колебания почвы. Одни здания на Приморском бульваре рухнут, другие провалятся в обрушившиеся катакомбы. Будет уничтожена и Потемкинская лестница, и памятник Дюку, мы больше уже не войдем в Оперный театр… Вот что ожидает наш город!..

— Что же вы предлагаете?

— Этому надо помешать!

Бирюков долго молчал. Молчал и Корабельников. Было слышно, как вдали проехали машины. Кто-то, очевидно на причале, командовал лающим голосом. На рейде прогудел сиплый гудок. За окном порт продолжал жить напряженно; израненный, он уже знал, какая ему уготована тяжкая участь, и все же его мускулы были напряжены до отказа. Он не сдавался!

Сколько там, в сгущающихся сумерках, единомышленников Бирюкова! Где-то его напряженно ждут…

— Ваше предложение — цена, которую вы платите за то, чтобы вас простила Советская власть?

Эти слова прозвучали негромко, но достаточно внушительно.

Корабельников подался вперед, — казалось, ему огромных трудов стоит сдержать себя, чтобы не закричать.

— А вы убеждены, Бирюков, что я виноват перед Советской властью?.. Что вы обо мне знаете?

— Все, что я знаю, не за вас.

— Давайте условимся: сейчас объединим наши усилия. А в день освобождения я сам найду тех, от кого зависит решить мою судьбу.

— Как вы представляете наше сотрудничество? Можете вы указать место, откуда будет произведен взрыв?

— Нет. Это держится в строжайшей тайне… Петри даже близко не подпускает меня к своей карте порта.

— Так что же остается?

— Мы должны рвать провода, которые соединяют шурфы.

— Когда?

— В ночь эвакуации. Когда начнут уходить последние корабли.

— Вы, конечно, уйдете с последним?

— Бирюков!.. Я уже вам сказал, я останусь…

— Но ведь порт будет охраняться?

— Да, и еще сильнее… Я об этом подумал. Когда станет ясно, что кризис наступил и остаются считанные часы, я вручу вам надежные бланки с самыми последними отметками. Сколько вам надо?

Вопрос снова всколыхнул, казалось, уже угасшее недоверие. А что, если все, что Корабельников говорил, не что иное, как камуфляж, а подлинная цель — узнать состав группы и разгромить, чтобы никто не помешал осуществить то самое злодеяние, о котором он рассказал? И его откровенность — тщательно продуманная игра гестаповца, убежденного, что последний выстрел за ним.

— Это я скажу вам позднее, — сказал он, подымаясь с места.

— Хорошо! — с сухой деловитостью согласился Корабельников. — Давайте условимся: связь будем держать через Тоню.

Он проводил Бирюкова до двери.

— Сейчас не до психологии, — сказал он, кладя руку на дверную скобу, — но, если доживем до спокойного часа, я расскажу вам, как Тоня невольно помогла мне разобраться в обстановке… Ну, идите!..

Когда через несколько минут Тоня зашла к нему с пачкой документов, Корабельников поднял на нее свои желтоватые, под тяжело набрякшими веками глаза и коротко сказал:

— Мария Семеновна уволилась. Будешь моей секретаршей… Без разрешения не отлучайся.

Скорее бы кончился этот длинный день! Ему как будто не будет конца. Но то, что делается в порту, уже нельзя назвать даже неразберихой — это самый настоящий хаос. Где прославленные немецкие порядок и аккуратность? Бегут по улицам Одессы, по дорогам порта — скорее, скорее вверх по трапу, чтобы почувствовать под своими ногами твердь спасительной палубы. Но впереди — открытое море! И какие опасности еще ждут, известно лишь господу богу.