Юрий Бурносов - Два квадрата

– Отойдите, хире Офлан, – сказал Бофранк, хотя староста ему совсем не мешал. Офлан почтительно прижал руки к груди и отступил на несколько шагов.

Тело лежало почти посредине поляны, в окружении мелких бледно-розовых, словно озябших, цветочков, высунувших из мха венчики нежных лепестков. Крови, наверное, было много, но вся она ушла в мох.

Было слышно, как возница старосты, пузатый пожилой мужик в короткой овчинной куртке, сказал:

– Видать, дождик пойдет.

Конечно же, пойдет, подумал Бофранк, осторожно прощупывая мох окованным кончиком трости. Это проклятое богом место, сырой лес, обещанная комнатушка в доме старосты – для Офлана, возможно, верх великолепия, а для Бофранка… Что могут ему здесь предложить? Ужасное логовище с крысами под полом и с клопами в толстых пыльных перинах… а теперь еще и дождь.

Конечно же, дождь непременно пойдет.

Господи, чем я так прогневил тебя?

– Хире прима-конестабль, смотрите, – робко подал голос староста. Бофранк поджал губы и посмотрел туда, куда показывал носком башмака Офлан. Изо мха торчала монета, вставшая на ребро. С того места, где стоял староста, монета была видна хорошо, а со стороны Бофранка – не видна вовсе, но конестабль неожиданно разозлился на себя. Впрочем, он тут же взял себя в руки и учтиво заметил:

– Ваша наблюдательность делает вам честь, хире наместный староста. Осторожно…

Бофранк извлек из кармана мешочек из тонкого шелка, обернул им пальцы, затем, нагнувшись, взял монету за краешек и обернул оставшейся частью ткани.

– На подобных вещах, – пояснил он, убирая мешочек с монетой в карман, – могут остаться совсем не заметные с первого взгляда следы преступника. Посему и обращаться с таковыми вещами следует с наибольшей осторожностью…

Примечательно, что в сказанном сам Бофранк уверен не был, а всего лишь прочел подобное предположение в переводных трудах некоего Адобарда Уиклифа. Однако желаемого результата он добился – староста в удивлении закивал, чирре поднял лохматую бровь.

Бофранк обошел тело. При жизни это была миловидная, хотя и крупноватая телом девушка лет двадцати трех. Наверное, на выданье – в таком возрасте в здешних местах как раз и выходят замуж…

– Отвернитесь! – велел он. Все послушно отвернулись. Подняв длинную юбку покойницы, он произвел необходимый осмотр и, оправив одежду, сообщил:

– Покушения на ее честь не было. Как звали девушку?

– Микаэлина, хире прима-конестабль. Микаэлина Эннарден, дочь мельника Гая Эннардена, – сказал чирре, приблизившись.

Хорошо, что не лето. По жаре тело давно бы стало угощением для мух и жуков.

– В четырех предыдущих случаях голову отрезали точно так же?

– Да, хире прима-конестабль, точно так же. Чисто и аккуратно, словно теленку на бойне.

– Можете не именовать меня чином, чирре, – буркнул Бофранк, в очередной раз зачерпнув краешком туфли холодную воду. – Так и быстрее, и проще. Мы же не на балу.

– Благодарю, – коротко поклонился чирре. Перед отъездом из столицы Бофранк навел о нем кое-какие справки: сорок девять лет, вроде бы из мелкопоместных, родом с востока, вроде бы служил в кирасирах. Дослужился до секунда-капрала, вышел в отставку по цензу о рангах и наградах, по возвращении в родные края женился, был избран чирре. Для бывшего кирасирского секунда-капрала у Демеланта было слишком тонкое и красивое лицо, отнюдь не покрытое шрамами, как того можно ожидать от старого рубаки. Такого, как в известной сирвенте:

– Велите отвезти тело в поселок и положить на холод, – распорядился Бофранк. – Ледник, думаю, найдется?

Он никак не адресовал свой приказ, посему Демелант и староста переглянулись, и после короткой паузы чирре что-то велел вполголоса своим людям. Двое сняли притороченный к седлу рулон и принялись развязывать ремни – это оказалось большое грубое полотнище, покрытое пятнами – видимо, от недавнего использования с той же целью. В него и завернули покойницу.

– А голову? – спросил молодой гард. Он был напуган, редкие светлые усики на верхней губе дрожали.

Бофранк пожал плечами:

– Голову бросьте туда же.

Молодой послушно выполнил это, ухватив голову за пышную косу, заплетенную баранкой. Золотистые волосы слегка подмокли кровью, но даже в этом сумрачном и промозглом месте, казалось, излучали солнечное тепло, сродни тому, как делают это крупные спелые колосья.