Виктор Суворов - Выбор

– Может, не вокруг, а на самой даче искать надо?

– Кроме нас никого там не было.

– А если невидимка?

– Какая невидимка?

– Мессер! Твою мать!

– А ведь правда. Мессер невидимым прикидываться может…

– Где он?

– По моим сведениям, Мессера уже пару недель никто нигде не видел.

– Знаю решение. Это Гуталин нам силу показывает. Пугает. Для того Мессера подослал.

– И что?

– Трилиссера убил Мессер.

– Чем?

– Взглядом! Твою мать!

Есть правило: каждый от судьбы получает ровно столько, сколько у нее просит. Мечтай о малом, мало от судьбы и получишь. А у Насти Жар-птицы огромный замах, и мечты ее беспредельны.

Оскалился элегантный в «лагонде»:

– Ну и запросы у тебя! Ладно, дьявол с тобой. Садись. Я дам тебе сто песет.

Давным-давно наш чародей Рудольф Мессер мальчиком был. В школе учился. Школа та – в столице Австро-Венгерской империи. В прекрасном городе. В Вене. Прямо около центра. И не школа вовсе, а закрытый пансион: парк старинный за чугунными решетками, белочки по кедрам скачут, особняк красного кирпича, а углы белые, каменные, окна высокие, узкие, сверху круглые, двери резные, ручки на дверях – бронзовые лапы птичьи. Рядом – центр великого города, а тут – тишина и покой.

Командовала тем пансионом фрау Бертина, фрау с прекрасными глазами. Цвет глаз ее никто не помнит. Потому не помнит, что не было никакого цвета. Были только огромные, как у кошки в темноте, зрачки. Раньше пансионом владел и управлял муж ее. Он как-то быстро и странно скончался. Полиция приезжала, но никого и ни в чем уличить не смогла. Вот после того фрау и взяла бразды нежной узкой ладонью с длинными пальцами.

Выскочили из города. Свернул элегантный с дороги на камушки к морю.

Фонарик засветил. Отсчитал из кошелька крокодиловой кожи десять больших синих бумаг. Вручил Насте. Тут надо особо подчеркнуть: сегодня сто песет – пыль в кармане. Но то были другие времена.

Вышли из машины. И опять отметить нужно, что в те времена сотворять любовь в машине, даже в самой шикарной, было не очень удобно. Это потом французы додумались так спинки у сидений делать, чтобы они назад откидывались. А уж за французами весь мир последовал. Так что ошибались эксперты, когда утверждали, что некуда больше автомобили совершенствовать. Есть куда. Можно еще и не до того додуматься.

Итак, вышли они в ночь, в чистый ветер, в ласковый моря плеск. Настя ему:

– Снимай штаны.

– Да нет, я только приспущу.

– Снимай, я их у тебя покупаю. Вот тебе цена за них небывалая – десять песет. Давай штаны.

Штанов элегантный не отдает. Вместо штанов руки к ней тянет. Не поняла Настя:

– Стой, амиго, не хватай. Давай разберемся. Ты мне обещал сто песет? Обещал. Ты их мне отдал. Вот они. А разве я что-нибудь обещала?

Этого аргумента он не понял. И тогда Настя дала ему в морду. Подождала, пока поднимется, и дала еще раз.

Фрау Бертину ставили в пример. Она вывела школу в число лучших в прекрасной столице. Попасть в ее школу-пансион можно было только за хорошие деньги. Фрау Бертина очаровательно улыбалась, и министры, приезжавшие наведать своих чад, целовали ей руку.

А когда родители уезжали…

Ее боялись все. Когда она кричала, у Руди Мессера темнело в глазах. И не только у него. Криком дело не кончалось, а начиналось. Она била. Всех. Старших мальчиков она еще наказывала и каким-то особым способом. Она забирала их по одному к себе на всю ночь. Потом они как-то грустно и загадочно улыбались. Но ни один не раскрывал тайну. Даже между собой побывавшие на экзекуции впечатлениями не делились.

Впрочем, так она наказывала не только старших.

Подкатила «лагонда» к тротуару. Не машина – чудо на колесах. Вся сверкает и переливается. Загляденье. Вид портит только разбитая морда водителя. Кто-то разукрасил его по первое число. Под каждым глазом по синему фонарю, словно светофоры железнодорожные в переплетении путей у Курского вокзала, губы расквашены, орлиный нос в картошку смят на русский манер. Вышел из «лагонды» мальчишка в штанах. Штаны – явно с чужой задницы. А водитель с мордой побитой рванул с места и за углом исчез. Огляделся прибывший. По самую грудь штаны, ремнем перепоясаны и подвернуты. Поманил гибкого, две большие серебряные монеты подает:

– Я тут не работала, не по моей линии бизнес этот, но раз тротуар твой, вот твои песеты.

Не понял гибкий поначалу, не признал Настю в штанах, но быстро сообразил, усмехнулся, рекомендовал штаны снять и работу продолжать.