Кондратий Жмуриков - Халява для раззявы

Сивухин мимоходом заглянул на кухню. Что там ему сегодня соседи послали на завтрак? У соседей сегодня было полное единодушие. Все завтракали картошкой. Одни – вареной, другие – жаренной, третьи – пюре. Костик оглянулся еще раз, достал свою миску и из каждой кастрюльки зачерпнул большой ложкой. Быстро, пока его не засекли он ретировался в комнату, поругивая прижимистых соседей. Кто ж ест с утра картошку? Давно пора чего-нибудь вкусненькое приготовить. Котлетки, блинчики или пельмешки. Пельмешки лучше всего получались у Машеньки Лоховской, а пирожки у Зиночки. Поедая картошку, Сивухин мечтал о кулинарных изысках и обдумывал дальнейшие ходы.

Придется сегодня возле психушки подежурить, на всякий случай, а вдруг в тех журналах и не было марки. Как попасть внутрь самой психушки Сивухин знал. Один его приятель как раз недавно проходил там курс лечения от алкоголизма, по некой новой методике. Курс пошел на пользу. Приятель с тех пор не мог пить дешевое пойло, нуждался только в хорошей водочке. Пришлось браться за ум и работать, для того чтобы пить. Вот к нему-то за консультацией и отправился Сивухин. Из первых рук так сказать.

Нина Михайловна ночевал у Михеича. Она почти не спал прислушиваясь не звонит ли телефон? Михеич видел уже давно спал. Он улыбался, снилось ему что-то очень приятное – деньги. Много денег на счету в швейцарском хранилище. Мерзеева же в белой ночной рубашке бродила по многочисленным комнатам квартиры как приведение, которому не дает успокоиться совесть. Мерзеева терзалась муками неизвестности. Она не могла смотреть телевизор, вдруг не услышит звонка. Не могла есть, принимать душ, и многое другое. Была бы ее воля, она сама, собственными ногами вошла в этот музей. Разве можно доверять такое важное дело посторонним? Нет. Эта ошибка. Михеич слишком доверяет своим парням. Банки! Подумаешь, банки они брали, презрительно фыркнула Нина Михайловна. Банк может каждый взять, а вот нужное дело не завалить…

Мерзеева отправила в рот десятую таблетку валерианки, чертовы таблетки, от них волнение только усиливается. Тоже мне успокоительное. Она вернулась в комнату и со злобой взглянула на мирно спящего Георгия Михеича. Спит, все так проспит. Деятель, хренов. Ему бы не бандой заведовать, а детской молочной кухней. Видите ли мы не можем светится, для этого шестерки есть. Да хоть пятерки. Нина Михайловна уселась в большое кресло, укрыла озябшие ноги пледом и включив телевизор отключила звук. На экране замелькали картинки. Это беззвучное мельтешение успокаивающе подействовало на Мерзееву и она задремала. Во сне все было хорошо, маленькая ладенькая, аккуратненькая марочка ловко лежала в большой ладони Мерзеевой. Она гладила ее пальцем и вдруг… марка заговорила человеческим голосом.

„Экстренное сообщение…“

Нина Михайловна проснулась ничего не понимая смотрела на свои руки. В ладони она держали не марку а пульт и случайно пальцем нажал на звук. Мерзеева взглянула на будильник: Девять часов! Идиотка, все проспала, Они уже наверное раз десять звонили, а она… Михеич все так же похрапывал во сне. Вот человек, ничего его не волнует. От неудобного сидения у Нины Михайловны затекли ноги и она встала, потягиваясь. Не взглянув на экран, Мерзеева выключила телевизор и отправилась принимать душ. Мобильник она взяла с собой, так на всякий случай. Приняв душ, сварив кофе, приведя лицо в порядок она пошла будить Михеича.

– Жорик, вставай. – пропела она целуя Михеича в намечающуюся лысинку.

– Ага, угу… – пробормотал тот, не открывая глаз.

– Пупсеночек, котеночек, вставай уже десятый час. Твои ребята наверное все глазоньки выплакали ожидаючи дальнейших распоряжений. Я что-то волноваться начинаю, не звонят и не звонят.

Михеич нехотя поднялся, шаркающей походкой двинулся на кухню. Достал бутылку холодненькой минералки и плеснул в стакан. Нина Михайловна на тарелке услужливо подала ему телефончики.

Нечитайло набрал номер:

– Это Нечитайло! – рыкнул он в трубку. – Где Сивый?… Что! Мать вашу, придурки… Живо ко мне, чтоб через пять минут…

Мерзеева слушавшая весь разговор боялась поверить своей догадке.

Михеич глянув, на ее бледное лицо и плотно сжатые губы, виновато произнес:

– Ты, это…, Нинулька, только не волнуйся… сядь вот на стульчик… Я тебе корвалольчику накапаю…

– Не надо мне твоего говенного корвалольчику, где моя марка… – срывающимся голос проговорила Мерзеева.