Елена Толстая - Фартовый человек

– Я Раевского не видел, – заметил Левин.

– Вы лежали связанный в запертой комнате, – напомнил Иван Васильевич. – А ваша супруга слышала, как хлопнула входная дверь. Она подумала, что это вышла из квартиры Маруся, но ошиблась. Из квартиры не вышли, в квартиру вошли. И именно когда Пантелеев с сообщниками скрылись, Раевский проник в дом, забрал морфий – и был таков.

– А Маруся? – не выдержал Юлий.

Иван Васильевич мельком глянул в его сторону.

– У Маруси, очевидно, был несчастный дар многие вещи делать не вовремя, – медленно проговорил Иван Васильевич. – В этом вся ее беда…

Иван Васильевич взял у Дзюбы крупно исписанный лист, проглядел и положил на стол перед Левиным:

– Подпишите показания.

Левин прочитал.

– Я не утверждал положительно, что Раевский вошел в квартиру после того, как ее покинули бандиты с награбленным. Я лишь говорил, что Раевский пристрастился к морфию и что ему было известно, где я храню препарат.

Иван Васильевич зачеркнул фразу, вписал поверх нее другую, и Левин поставил свою подпись.

Когда он удалился, сутулый и печальный, Иван Васильевич повернулся к Дзюбе:

– Необходимо отыскать Раевского. Если при нем будет обнаружен морфий, арестуйте его и тащите прямиком сюда. Думаю, что Гринберг именно он убил.

Дзюба прихорошился, взял фуражку и вышел.

Юлий подождал, пока за ним закроется дверь.

Иван Васильевич кивнул Юлию:

– А вы с чем, собственно, пожаловали, Служка?

Юлий встал, украдкой избавившись от стакана – поставив его у себя за спиной на подоконник.

– Так, одну историю услышал. От одного знакомого беспризорника.

– Рассказывайте, – велел Иван Васильевич.

Юлий произнес:

– Объявился Фартовый человек. И этот человек – в банде Леньки Пантелеева. Но это не сам Ленька.

– Имя, – повелел Иван Васильевич.

«Поверил?!» – мысленно ахнул Юлий.

– Белов, – выпалил он.

– Белов? – медленно повторил Иван Васильевич. – Фартовый человек? Интересно…

– Правда? – удивился Юлий.

– Да, – кивнул Иван Васильевич. – Потому что буквально вчера при попытке задержать пантелеевских орлов патрулем этот самый Белов был застрелен во время погони. Его опознали. Что говорит ваш беспризорник – какие варианты существуют на случай, если Фартовый человек погибает?

– Фарт переходит к наследнику, – сказал Юлий. – Но это из области идей… Никто ведь в точности не знает.

Он смутился и замолчал под взглядом следователя. У того глаза делались все более светлыми, вот-вот заискрятся.

– Продолжайте, продолжайте, Служка, – подбодрил Иван Васильевич.

– Иван Васильевич! – взмолился Юлий. – Не надо совсем уж дураком меня выставлять. Вы же не верите в Фартового человека!

– Зато верят многие другие. А идеи, овладев массами, превращаются в материальную силу, – сказал Иван Васильевич.

Раевский был задержан, разоблачен и приговорен к расстрелу. На судебном процессе Фаина упала в обморок, а доктор Левин во время дачи показаний плюнул обвиняемому в лицо. Об этом, без особых подробностей, писали в «Красной газете».

Марусю все жалели, даже корреспондент. Бывает такое невезение: вроде ничего дурного в жизни не сделаешь, а войдешь в квартиру не вовремя, попадешься на глаза кому не надо – и все, прощай, молодая жизнь. Бедная Маруся…

– Как вы могли, простите за выражение, купиться на такую дешевку? – сердился Иван Васильевич, рассматривая бумаги, которые лежали перед ним на столе.

Человек, сидевший напротив следователя, выглядел сконфуженным. Совершенно было очевидно, что человека этого одурачили впервые в жизни и что этот новый опыт для него и странен, и тягостен.

Он развел руками:

– Все выглядело очень убедительно.

– Гражданин Аникеев, – сказал ему следователь, – давайте еще раз, по порядку. Вы даже не заподозрили, что действует банда?

– А вы бы заподозрили? – горячо возразил Аникеев. – Будь вы на моем месте?

– Я не ювелир и никогда им не был, – заметил Иван Васильевич. – Поэтому, очевидно, вы правы: у нас с вами разный склад ума и характера. Вы склонны проявлять подозрительность в одном отношении, я – в другом.

Аникеев обладал приятной наружностью такого рода, которая появляется у людей, никогда не сталкивавшихся с настоящей нуждой, заставляющей и агнцев напяливать волчью шкуру. Аникеев же всегда оставался упитанным, хорошо ухоженным овном. И не намеревался изменять свое обличье и впредь. Насилие, учиненное над ним бандой Пантелеева, было грубейшим посягательством на этот священный принцип, и Аникеев чувствовал себя растерянным, едва ли не оскверненным. Он даже не возмущался.