Елена Толстая - Фартовый человек

– Правда? – спросил товарищ Рубахин.

Ленька двинул плечом.

– Ты этого гада видел, товарищ Рубахин? Ты с ним говорил?

– Это не имеет отношения к делу, – сказал товарищ Рубахин.

– А что имеет отношение к делу? – осведомился Ленька. – Если бы ты у него дома побывал, ты бы еще не так с ним поступил. Да его вообще расстрелять надо.

– Не первая жалоба на тебя поступает, – продолжал Рубахин, как будто не слышал Ленькиных возражений. – Я прежде под сукно складывал, – прибавил он, показывая почему-то на мусорное ведро, полное в основном окурков. – Но теперь уже невозможно.

– Почему? – удивился Ленька.

– Начальство в Питере поменялось, – пояснил Рубахин. – Теперь с реквизициями строго.

– Я же не для себя, – сказал Ленька, все еще не веря собственным ушам.

Рубахин махнул рукой:

– Для себя, не для себя – кто станет разбираться. Факт налицо и квалифицирован как грабеж. Вот и понимай.

– А что мне понимать?

Рубахин вместо ответа закурил и вышел. Ленька сел поудобнее. Странно, что жалоба только на одного Леньку поступила, а о Варшулевиче – ни звука. Уточнять, в чем причина, Ленька не стал – Революция разберется, кто прав, а кто нет, – и, отбросив лишние мысли, взял посмотреть дело Красовского. Красовский выходил полный враг по всем статьям. Читать было неинтересно, выводы Ленька сделал сразу и в подтверждениях не нуждался. Поэтому он закрыл дело и уставился в окно.

Тут вошла Шура. К удивлению Леньки, она выглядела заплаканной.

– Вы думаете, это я? – спросила она прерывистым голосом.

Ленька не понимал, о чем она говорит.

Она порылась в мусорном ведре, вытащила окурок побольше, зажгла его и в две затяжки докурила, а потом бросила обратно в ведро.

– Это не я донесла, что вы Красовского грабили, – проговорила Шура более спокойно. – Я вообще не доносила. Если вы думаете, что я от досады, когда вы отвергли мою любовь, то все это будет ложь! Доносить вообще нельзя, и я даже в гимназии не доносила ни на кого.

Ленька сказал:

– Я так совсем не думаю.

Шура ладонями взяла его за щеки и поцеловала. Она порозовела обильно, как зимняя заря, и выбежала из кабинета Рубахина, горестно стуча каблуками.

Потом вернулся Рубахин с несколькими незнакомыми товарищами, и Леньке предъявили официальное обвинение в грабеже под видом обыска.

Его арестовали и отвезли в Петроград, в тюрьму, где заперли в камере с уголовниками.

С арестованным Ленькой Пантелеевым уголовники не общались, а сидели на корточках в дальнем углу и скучно резались в карты. Колода у них была вся изжеванная, играли грязно и по маленькой, бессмысленно, божась и непотребно ругаясь при каждом ходе.

Помимо Леньки с равнодушным презрением на их мышиную возню смотрел еще один человек – неприметной, но, если приглядеться, вполне располагающей к себе наружности. Он был похож на мастера небольшого цеха или на учителя начальной школы для рабочих: скромный, опрятный, с тщательно расчесанными коричневыми усами под востреньким носиком. Приметив Леньку, он кивнул ему, чтобы подсаживался ближе.

Ленька так и сделал.

Человек сунул Леньке руку «лодочкой», как барышня. Рука оказалась на удивление мягкая, даже шелковистая, хотя по внешности предсказать такое было невозможно. Ленька осторожно пожал ее.

Человек усмехнулся – очевидно, знал, какое впечатление производит.

– Белов, – представился он.

– Пантелеев, – в тон ему отозвался Ленька.

Белов чуть прищурился:

– А по-настоящему?

– Что? – Ленька не понял, слегка напрягся.

– По-настоящему как твоя фамилия? – пояснил вопрос Белов.

– Откуда ты взял, что Пантелеев – не настоящая? – удивился Ленька.

– По тому, как произнес.

– Пантелкин, – нехотя признался Ленька. Он уже давно, целых два года, так себя не называл.

– Пантелеев – лучше, – одобрил Белов. – Партийные имена всегда лучше, ближе к предмету. – Он вздохнул. – Ты скоро выйдешь отсюда, – предрек неожиданно Белов.

Пантелеев с деланным безразличием пожал плечами.

– Я ведь невиновен. Перед Революцией чист, как сам товарищ Дзержинский.

– Да? – протянул Белов. – А что же ты такого сделал, раз тебя арестовали?

– Разбуржуил парочку буржуев, – буркнул Ленька. – Еще в январе мы таких как они запросто ставили к стенке за козни против рабочего класса. А теперь почему-то требуют уважать, что он набил свои вагоны барахлом и тащит в Петроград – продать по спекулятивной цене. А Красовский – тот вообще матерый враг, куда ни плюнь! Он ведь откровенная контра, а они говорят, у него какие-то «права».