Чингиз Абдуллаев - Заговор в начале эры

— Я думаю, — продолжал хозяин дома, — вы вспомните нравы наших предков. Прадед нынешнего Катона — Марк Порций Катон Старший, будучи цензором, исключил из состава сената одного патриция за то, что тот поцеловал свою жену при дочери. Подумать страшно, какой путь мы прошли всего за несколько поколений. И я не вижу ничего, что могло бы остановить сегодня наше разложение. А раз так, я решил разводить яблоки. Политика сегодня — это подкуп избирателей, грязные интриги магистров, сделки за спинами римлян. Эта игра не для меня.

— Это не лучший выход, Матий, — словно раздумывая, сказал Цезарь, — не вмешиваться в события, предоставив их самим себе, быть посторонними наблюдателями. Я очень ценю твою честность, но я никогда не смог бы последовать твоему примеру. Раз таковы правила этой игры, будем играть по этим правилам.

— Цезарь предпочитает быть плектором в политике, которую он считает кифарой, [86] Плектором называлась небольшая палочка, которой били по музыкальному инструменту — кифаре, извлекая таким образом звуки. — заметил Цицерон, — и самому бить по ее струнам. Но я согласен с ним, Матий. Ты ведь знаешь, я переписываюсь с Посидонием, [87] Посидоний Апамейский (135—51 гг. до н. э.) — греческий философ-стоик, глава школы Средней Стои после смерти Понэтия Родосского. который стал после смерти Понэтия [88] Понэтий — глава родосской школы стоиков (185–109 гг. до н. э.). главой школы стоиков, и он написал мне, когда я стал консулом, что стоику претят мысли о власти, но власть необходимо давать истинно мыслящим людям, и, следовательно, я поступил правильно, выдвинув свою кандидатуру.

— Я не признаю учения стоиков, — заметил хозяин, — и позволь мне остаться при своем мнении. Согласно учению Эпикура, человек по природе своей превосходит все прочие живые существа, и он подобен великим богам во всем, кроме бессмертия. А человек рожден прежде всего для того, чтобы созерцать мир, размышлять и действовать на благо этого мира. Для меня идеал гражданина — римский диктатор Квинций Цинциннат. Когда к нему приехали послы сената, он обрабатывал землю. Вытерев пот и пыль, он надел тогу, поехал в Рим, разбил врагов и на шестнадцатый день, сложив свои полномочия, снова вернулся на свое поле. Я хочу, чтобы вы меня поняли. Ведь мы не радуемся нашей жизни, в которой столько наслаждений — телесных, духовных, чувственных. Можно провести ночь с несколькими куртизанками, но не получить истинного наслаждения. Можно напиться до потери сознания и не почувствовать прелести аромата вина. Вот вы похожи на этих людей. Так же, как и остальные, стремитесь к власти, а получив ее, стараетесь забыть обо всем на свете, кроме самого себя. Нужно просто счастливо жить, не стремясь осложнять свою жизнь ненужными заботами.

— Ты противоречишь сам себе, Матий, — возразил Цицерон, — а кто тогда выступит против нынешних нравов, против людей, подобных Катилине, если все будут только наслаждаться жизнью?

— Если все общество будет состоять из людей, обладающих совершенным разумом, зло в этом мире исчезнет и Катилина останется один.

— Но беда в том, что все общество не может состоять из таких людей, — вздохнул консул, — и поэтому мы должны бороться против тех, кто, пользуясь невежеством толпы, склоняет ее к противозаконным актам.

Подошедший домоправитель что-то быстро сказал хозяину дома, и Гай Матий встал и, извинившись, покинул своих собеседников. После его ухода оба молчали, избегая смотреть в глаза друг другу. Наконец Цицерон осторожно сказал:

— Ты, кажется, приглашен в термы Минуция?

— Да, — ответил Цезарь, метнув быстрый взгляд на консула, — ты тоже приглашен на завтра?

— Говорят, там соберутся некоторые наши сенаторы, — ушел от прямого ответа Цицерон.

Цезарь понял, что завтрашнее приглашение в термы Минуция будет последней попыткой оптиматов уговорить популяров не поддерживать на выборах Катилину. Он незаметно усмехнулся. Интересно, что они предложат лично ему.

— Красс знает? — спросил он уже деловым тоном.

— Его пригласят сегодня вечером.

— А Катон?

— Что Катон? У него свои принципы. Я ему уже говорил, что он всегда забывает, где живет. Не в идеальном государстве Платона, а среди подонков Ромула, — покачал головой Цицерон.

— И что он ответил? — усмехнулся Цезарь.

— Тем хуже для подонков. Нет, он ничего не знает.

— Не хочет знать или не знает? — спросил, уточняя, Цезарь.

— Не хочет знать и не знает, — четко произнес Цицерон.