Чингиз Абдуллаев - Заговор в начале эры

Внезапно к нему бросилась чья-то фигура. Это была Семпрония. Не обращая внимания на лежащий рядом труп Вибия, она дико закричала, рухнув рядом с Катилиной. Словно самка, потерявшая детеныша, рыдала она над его полуживым телом. Только теперь поняла она, насколько страшной и дикой была ее страсть к этому человеку. Антоний испуганно охнул. Грозный патриций еще успел что-то пробормотать, когда кровавая пена, показавшаяся на губах, положила конец его мучениям. Трое легионеров попытались оттащить Семпронию, но она сражалась с невероятной яростью за право остаться рядом с любимым человеком. По знаку Петрея легионеры отступили, и долго еще дикие крики женщины были слышны над полем.

Антоний, вспомнивший, что он консул и командующий армией, приказал готовить гонцов в Рим с известием о победе.

Петрей, не мешавший консулу составлять победную реляцию, поспешил навестить тяжело раненного Антистия, уже доставленного в лагерь. Раненный в живот, он почти не стонал, хотя открытая рана внушала всем серьезные опасения.

Заметив, как тревожно переговаривался эскулап со своими помощниками, Петрей подошел ближе. Увидев его, Антистий чуть улыбнулся.

— Марк, — позвал он своего старого товарища.

— Да, — наклонился к нему Петрей.

— У меня просьба… Сделай это для меня… — Антистий говорил очень тихо.

— Я тебя слушаю.

— В войске Катилины… должен быть мой сын… Вибий… Узнай, что с ним…

— Хорошо, — Петрей повернулся к стоявшему рядом центуриону, отдавая необходимые распоряжения.

— Что-нибудь еще? — спросил он у Антистия.

— Ничего, — тяжело раненный ветеран судорожно дышал. — Я хочу знать… где Вибий.

Ждать пришлось довольно долго. Добросовестный центурион обошел все поле, разыскивая труп юноши. Несколько раз казалось, Антистий не выдержит, но каждый раз мучительным усилием воли ему удавалось удерживаться на грани сознания, приглушая нестерпимую боль.

— Сколько он выдержит? — в один из таких моментов тихо спросил Петрей.

Эскулап отвел глаза.

— Харон давно готов забрать его душу.

Наконец вернулся мрачный центурион.

— Говори, — потребовал Петрей.

Центурион замялся.

— Говори, — едва слышно попросил Антистий.

— Он убит, — коротко доложил центурион, — тело сейчас принесут.

— Как… Как он убит?.. — выдохнул Антистий.

— Копьем. Удар прямо в грудь.

— Великие боги, — попытался улыбнуться Антистий, — я умираю… счастливым. Он… умер… как все… Аврелии… Вибий, — вдруг позвал он, — я иду за тобой.

С этими словами он улыбнулся и склонил голову. Сознание окончательно покинуло его, и через мгновение он умер.

Петрей горестно вздохнул. С Антистием он воевал еще против Митридата в армии Суллы.

— Похороните их вместе. Вибия и Антистия. На одном костре, — распорядился он, затем, подумав, добавил: — Хороните всех вместе. И наших, и катилинариев. Поставьте погребальные костры. Они заслужили это право, умирая, как настоящие римляне.

С этими словами он вышел из палатки, шагая к преторию, где радостный Антоний уже принимал поздравления льстецов и подхалимов из числа своих ликторов и контуберналов. [135] Контубернал — адъютант командующего.

Рядом, среди командиров, находился Квинт Фабий. Он уже успел распорядиться о надлежащем обряде похорон для своего племянника. Слыша теперь похвалы в адрес Антония, он презрительно отвернулся и достаточно громко сказал Требонию:

— Подумать только, находятся люди, утверждающие, что они победили Катилину.

Требоний, бледный от полученной раны, сквозь зубы добавил:

— Это наша общая беда. Выигрываем сражение мы, а присваивают лавры победителей старые сенаторы.

Петрей, заметивший недовольство легатов и трибунов, быстро оценив ситуацию, подошел к Антонию.

— Я распорядился, — тихо сказал он консулу, — чтобы тела наших погибших легионеров и мятежников собирали на общих погребальных кострах.

— Что? — изумился Антоний, забывший о своей прежней трусости. — Ты приказал собирать их вместе?

— Да, — кивнул Петрей, — но говори чуть тише, или, клянусь богами, тебя услышат наши трибуны, и мне придется силой сдерживать их.

Антоний вспыхнул, но, оглядевшись по сторонам, почел за благо умолкнуть. Он увидел горящие ненавистью глаза своих подчиненных. Многие из них знали о прежней дружбе Антония и Катилины. Консуляр предпочел замолчать, понимая, сколь опасным будет лично для него любое недовольство в армии.

А над полем еще долго стоял крик Семпронии, и тяжело кружили стервятники, сытые от обильной пищи, и кричали вороны, и уже начинали дымиться гигантские костры, распространяя далеко вокруг сладковато-горький запах. Запах горящих человеческих тел, запах трупов, бывших некогда римскими гражданами. Запах междоусобицы и ненависти, национального раздора и человеческих трагедий, приведших в конце концов к падению республики.