Присцилла Ройал - Тиран духа

— Вовсе не странно, брат. У него милый нрав, и мое сердце он тоже успел завоевать. — На какое-то мгновение по ее лицу скользнула тень глубокой и необъяснимой грусти, потом оно снова прояснилось, и Анна сказала:

— Что касается упражнений по ловле драконов в галереях Тиндала, — она с улыбкой указала на голову Томаса, — он может решить, что с вашими рыжими волосами из вас выйдет отличный дракон. Хотя, возможно, ваше умение делать игрушечных лошадок и спасет вам жизнь. Мальчик не захочет расстаться с конем, которого вы ему подарили, и я уверена, что возьмет Гринголета с собой, когда приедет к нам погостить. К тому времени ему уже будет что порассказать о своих отважных подвигах, когда они вместе одолеют множество вымышленных чудовищ.

— Ричард в Вайнторп-Касле и так прослыл настоящим героем. Его слава как человека, выведшего на чистую воду убийцу и спасшего своего дядю Роберта, распространилась от каменной стены до деревянных ворот. Ему не нужно придумывать истории, достаточно одной истины.

— Вы и правда говорите как отец, гордый за сына! Нет, вам не из-за чего краснеть, брат. В таком чувстве нет ничего стыдного.

Томас улыбнулся монахине.

— Я всего лишь любящий дядя, но я слышал, что лорд Хью души в нем не чает и как он радовался, когда принес сына в семью. Поэтому я не сомневаюсь, что его отец будет гордиться им, когда услышит о его подвигах этой зимой.

Глядя на то, как он обратил взгляд на юг, Анна уже не в первый раз поймала себя на любопытстве: что скрывается в его прошлом. Томас ей нравился, но она никогда не пыталась узнать о той жизни, которую он вел перед тем, как попал в Тиндал, а сейчас словно темные облака проносились перед его глазами. Знай она больше о нем, подумалось ей, она, наверное, сумела бы как-то утешить его, чего не могла до сих пор.

— Я не перестаю удивляться, как он смог решиться на разлуку с мальчиком, пускай даже и зная, что за ним присмотрят, — снова заговорил Томас.

— Подозреваю, брат, что примерно так же, как сейчас вы уезжаете от него. Ваш долг — вернуться в Тиндал и служить там Господу. Долг лорда Хью — отправиться вместе с принцем Эдуардом в крестовый поход. Не думаю, что кто-то из вас двоих меньше печалился, расставаясь с этим милым парнишкой.

— Неужели вы не находите странным, что монах может так привязаться к ребенку? Клянусь, у меня нет желания иметь собственных детей…

— Должна ли я понимать это так, что вы не стали ничьим отцом, прежде чем прийти к нам? — Анна спросила, явно поддразнивая, но одновременно испытующе глядя на него.

— Нет, сестра, но признаюсь, дело было не в малом старании, — прямо ответил Томас на прямой вопрос и улыбнулся. Как благодарен он был судьбе за дружбу этой прямодушной монахини.

— В чем в чем, а в этом я не сомневалась.

— Но сейчас… — его глаза снова стали печальными.

— Надеть монашеское одеяние, брат, еще не значит оставить любовь. Случается, что мы уходим от мира, чтобы лучше понять все разнообразие проявлений этого чувства. — Она кивком указала на Юлиану, стоявшую, опустив голову, далеко позади барона Адама, в стороне от всех: — Вот одна из тех, кто стремится к подобному знанию.

— Вы думаете, она найдет то, что ищет?

— Дай Бог всем нам обрести то, к чему мы стремимся. — Ее задумчивый взгляд надолго задержался на монахе.

Томас посмотрел на леди Юлиану. Почувствовав это, она подняла глаза и улыбнулась. Он вздрогнул. Ее лицо светилось добротой, но глаза были такими же непроницаемыми, как в тот день, на стене, когда он решил, что она безумна.

А что, если это так? Он поежился в седле. Если предположить, что все светские и духовные лица дадут согласие, эта женщина прибудет в Тиндал, где ему предстоит, в числе прочих его обязанностей, быть ее духовником. Такая перспектива должна была напугать его, однако вместо этого ему странным образом стало даже как-то спокойно. Он улыбнулся в ответ, после чего не отвел от нее взгляда, а продолжал следить, как она снова опустила голову, словно терпеливо ожидая чего-то, что вот-вот произойдет.

Когда и они, как все прочие, попрощались, барон наклонился к самому уху своей дочери.

— Ты потрясла меня, дочь, — голос Адама был тихим и хриплым.

— Я не осуждаю, отец.

Он отступил на шаг, скрестив на груди руки.

— Ты посвятила себя Богу. Как же ты можешь не осуждать?

— Мое призвание не означает, что я меньшая грешница. А как грешница я не вправе бросать камни.

— Положим, ты уже бросила. Ты предположила, что я совершил очень тяжкий грех. Осуждаешь ты меня или нет, Церковь, конечно, сурово бы меня за это покарала, — возразил он. — Потому твое обвинение так жестоко, что стоит раны от любого брошенного камня.