Жан-Мишель Риу - Тайна Шампольона

— Да, конечно, — ответил я. — Но эти внутренние явления видимы только больным. Итак, вы говорите, что вы лично слышали эти звуки в то время, как Сегир погружался в смерть…

— Это еще не все. Согласно тем же верам, эти видения могли иногда принимать форму знаков или символов, которые сами выражали понятия жизни и смерти…

— Звуки и понятия. Так Сегир описал письменность фараонов. Речь об этом?

— Да, как наши иероглифы… Так Сегир и догадался.

Итак, после звуков появились знаки!

Он вновь прервал свой рассказ. Он словно оценивал результат своего последнего заявления:

— Полностью ли понимаете вы то, что я говорю? Вы мне верите?

— Вы сами не были жертвой какого-нибудь недуга?

— Мой брат умирал. Я же никогда не чувствовал себя более бодрым и ясным… Напротив, ужас лишь обострил мои чувства. Вы мне верите? — повторил он.

Я покачал головой.

— И вы можете себе представить, как бы я рассказывал об этой сцене в кругу парижских ученых-лингвистов, в то время как некоторые из них обвиняли Жана-Франсуа Шампольона в том, что у него нет метода и что вся его работа интуитивна?

— Теперь я понимаю ваше молчание. Продолжайте, прошу вас, я вам верю. Более того, я знаю, что мы приближаемся к правде. Мы поднимаем пелену. Мы совсем близко к тому бесконечному и огромному свету, о котором говорил Сегир и который он, возможно, преодолел, как он сам как-то неосторожно мне написал…

— Да, Сегир больше не шевелился. Только веки его дрожали. Моим единственным утешением было то, что он цеплялся за жизнь. Я был там, и тут вдруг начались совсем странные вещи. Знаки — теперь я видел их в зеркале на стене, напротив Сегира. Я слышал этот шепот и видел, как появляются все новые и новые знаки…

Он взмахнул рукой. Он снова переживал эту сцену. Он прочерчивал воображаемые линии, но больше не произносил звуков, которые услышал тогда.

— Вскоре знаки превратились в нечто вроде пара, и он мало-помалу покрыл все зеркало и даже окна. Что-то вроде легкого дыхания прошло около меня, и я какие-то звуки раздавались снова и снова, а потом Сегир заговорил: «Пусть вода будет для тебя огнем жгучим». Я не забыл этих слов. Это невозможно забыть. Голос и его эхо; они дрожали в воздухе. Звук, затем слово, произнесенное вслед моим братом, а пар все сгущался, знаки проступали все четче и умножались в каком-то безудержном ритме. Они как бы писали и говорили. И все это одновременно. Затем слова слились во фразы, которые преследуют меня и возникают каждую ночь. Послушайте, Фарос. Представьте себе: «Я — Единственный с Первого Мгновения. Я — мир Первого Раза, Первого Роста. Я — не реальность. Я — Истина». Погруженный в кому, Сегир с легкостью переводил этот шепот. Его кровь была отравлена, тело судорожно вздрагивало, однако дышал он спокойно, как дышит маленький ребенок.

— Я — Единственный с Первого Мгновения, — повторил я. — Кто, кроме Бога, мог бы назвать себя так?

Мой взгляд затуманился. Правда была, возможно, слишком сильна, чтобы ее понимать. Но от нее невозможно было отказаться. Я жаждал ее, эту правду. Я должен был ее услышать.

Пренебрегая моим трепетом, Фижак продолжил:

— Сегир открыл глаза. Видел ли он меня? Наверняка нет. Он был жив, да. Но только для того, чтобы слышать и читать звуки и знаки, которые были ему адресованы. А я? Ценой невероятных усилий я немного пришел в себя. Я ничего не боялся. Я был свидетелем сцены, которую не постигал. Я очутился здесь случайно. Я не имел к этому отношения, но догадывался, что Сегиру ничего не грозит. Пока не грозит… В противном случае, зачем Богу действовать таким образом? Бог… Как и вы, я произнес его имя. Но я не успевал поразмыслить об этой фантастической гипотезе. Сегир все еще говорил, уставившись на зеркало, где начертаны были знаки:

«Да, — сказал он, — мне нужны Ключи Сновидений…» И протянул руку в пустоту.

— Ключи? Ключи к расшифровке?

— Я не получил тому немедленных доказательств. Но ключи эти открывали дверь, недоступную простым смертным. Дверь между жизнью и смертью.

— Совсем иной природы, нежели Розеттский камень?

— Дверь, что позволяла постичь божественность письменности фараонов…

Эта новость усугубила мое потрясение. Я наконец получил доказательство, которое мы искали уже полвека.

— Таким образом, вы подтверждаете, что Наполеон был прав, веря в ее могущество.

— Терпение, Фарос, — повторил Фижак. — Прежде чем делать выводы, дослушайте. Для начала, я должен уточнить, что рассказ мой основывается на том, что я мог видеть и слышать сам. Я мог лишь принять на веру слова Сегира, когда он высказывался внятным мне языком. Остальное же, то есть звуки и символы, которые я ощущал или видел, не понимая их значения… Я выделил только некоторые — только те, которые мне показались несомненными. В конце концов, не совершил ли я ошибку, слишком поторопившись интерпретировать послания, которые смог разглядеть? Позже вы сможете осудить меня за это…