Казимеж Блахий - Ночное следствие

— Вы сделали отвар? Где чашка, из которой пил немец? Ласак пожимает плечами, выбрасывает мокрую траву в ведро, закутывается в свой черный платок.

— Теперь вы все знаете. Я никуда не уйду, не бойтесь. Буду ждать, когда за мной придет ваш офицер. А бог мне уже простил.

Выхожу. Она запирает за мной дверь. Слышу, как опускается на колени. Всхлипывает. До меня доносятся приглушенные рыдания, в которых, однако, нет ни тени отчаяния.

— Куницки! — кричу я в пустой коридор.

Первый раз вхожу я в комнату убитого Арнима фон Кольбатца. Куницки уверяет меня, что здесь все осталось так, как было, что ничего тут не трогали. Хотя вполне ручаться не может. Обыск делали в спешке, еще до первого оперативного совещания, затем дверь запломбировали, пломба оставалась нетронутой. Однако в этом доме ни за что нельзя отвечать…

— Вы правы, доктор, — соглашаюсь я. — Значит, возможность отравления вы совсем исключаете?

— Я ничего не исключаю. Я не делал вскрытия, не исследовал содержимое желудка. Но знаю одно, что и вам, кстати, известно: растительные яды не дают никаких внешних симптомов. Повторяю: алкалоиды очень трудно обнаружить при простом осмотре. Прекрасные чемоданы, правда?

Внимание доктора целиком сосредотачивается на кожаных дорожных чемоданах немца. Один из них открыт, видны рубашки, аккуратно уложенные в пластиковые прозрачные конверты.

— А вы могли бы сейчас исследовать желудок с помощью зонда?

Я внимательно смотрю на письменный стол.

— Нельзя ли без паники? Часа через два станет уже совсем светло, я подъеду в воеводскую лабораторию судебной медицины…

— Мне хотелось бы закончить следствие до рассвета. Куницки поглядывает на меня, прищурив глаз.

— Шутите, капитан?

— Нет. Значит, вы утверждаете, что подозревать отравление просто абсурдно…

— Невозможно говорить об абсурдности чего бы то ни было, пока остаются неизвестными все возможные данные! Я же сказал: вскрою труп — увижу… Сколько может стоить такой чемодан? Долларов тридцать, не меньше.

Все-таки Куницки несерьезный человек. На работе его считают хорошим специалистом и прекрасным товарищем. А он — так мне, по крайней мере, сдается — воплощает собой голый практицизм. Человек-формула.

Я продолжаю осматривать комнату. Обыск, по-видимому, делали основательно. Все, что здесь находится, подробно и точно зафиксировано в протоколе. Домбал тоже сугубый практик. Обожает тщательно собранные и пронумерованные факты и фактики. И чтобы вся фотография того или иного дела находилась в точном соответствии с предписаниями отдела криминалистики. Место, тип, категория… А я не люблю такие штучки! Через пятнадцать минут могу наконец с уверенностью утверждать, что стакана, из которого пил чай Арним фон Кольбатц, в комнате нет. Доктор рассматривает костюм убитого.

— Доктор Куницки, вы человек серьезный, то есть я хотел сказать — организованный. Куда вы обычно ставите стакан после того, как выпьете чай? — спрашиваю я, а Куницки смотрит на меня несколько обалдело. Потом смеется.

— Попали в точку! Однако что вы имеете в виду? На работе или дома? Если дома, то жена…

— На работе.

— Ставлю на подоконник.

— Понятно. Небольшой зигзаг в заботливо взлелеянных привычках принципиального педанта, — отвечаю я и отдергиваю занавеску.

Арним фон Кольбатц, видимо, тоже был педантом. Рубашки его изящно запакованы, носки аккуратно уложены, галстуки сколоты булавками и висят на специальных металлических вешалках. Но он тоже позволял себе небольшие отступления от принципов. Стакан с чаем стоит на подоконнике. Куницки от радости даже захлопал в ладоши. Стакан с чаем, который Аполония принесла немцу, остался нетронутым.

Коричневатая жидкость уже покрылась тоненькой пленкой. Дешевая жестяная ложечка лежит на блюдце рядом с двумя кусками сахара.

— У вас есть с собой лупа? — обращаюсь я к доктору Куницки. Он подает ее мне, но тут же замечает, что исследование стакана и жидкости входит в его непосредственные обязанности. Опять формализм! Но сейчас я уже не обращаю на это внимания. Осматриваю стакан, направив на него яркий луч фонаря. Края абсолютно чистые, ни следа прикосновения губ.

— Вы можете сейчас исследовать жидкость?

— На алкалоиды? Попробую. Но за результаты не ручаюсь. Там может оказаться какая-нибудь штука, которая сразу не даст о себе знать. Лучше работать в лаборатории.

— Позже проверите в лаборатории. Ничего против не имею.