— Зачем?
— Чтобы сражаться с тобой. Поэтому мне нужно нечто более солидное, чем кинжал под плащом, хотя, как вижу, у многих, кроме этого, ничего нет.
— Нет, папа, ты не можешь оставаться!
— Как? Ты лишаешь меня того, на чем сам настоял?
— Но ты поступаешь необдуманно…
— Нет, Метон, по дороге сюда у меня было достаточно времени на размышления. Я давно предвидел такую возможность. Мне даже повезло — я увидел тебя живым, а мог бы только увидеть яму с мертвыми телами, где нелегко распознать твое. Не так уж все плохо, как я предполагал. И я сознательно хочу сражаться вместе со своим сыном.
— Нет, папа, сражаться нужно за Катилину, за то, что он представляет для тебя, а не…
— Это ты сражаешься за Катилину — ну хорошо, и я тоже буду. Почему бы и нет? Сказать по правде, Метон, если бы я был Юпитером и мог одним ударом молнии дать Катилине все, что он хочет, я бы не стал медлить. Почему бы и нет? Я бы и Спартака воскресил и дал ему все, о чем он мечтал. И проследил бы за тем, чтобы Сулла никогда не рождался, да и Цицерон тоже. Я бы в мгновение ока изменил мир — к лучшему или худшему, не знаю, лишь бы увидеть хоть какие-нибудь перемены. Но ведь я не могу так поступать, да и никто не может. Тогда почему бы не взять в руки меч и не устремиться в бой вместе с сыном, ради того, что ему нравится, и ради славы, которой он так бестолково добивается?
Метон с удивлением смотрел на меня. Он, вероятно, думал, что я сошел с ума, или лгу, или то и другое. Но сказал только:
— Ты мой отец.
— Да, Метон. А ты — мой сын.
Вокруг нас бешено бегали люди, лошади ржали, металл звенел о металл, командиры кричали, трубы гремели. Метон взял меня за руку.
— Пойдем, мне кажется, в палатке Катилины есть еще какие-то доспехи.
Итак, в возрасте сорока семи лет я впервые в жизни стал солдатом в разношерстном снаряжении — помятый шлем, кольчуга с отсутствующими колечками, тупой меч. Я подумал, что приближаюсь к самому Центру лабиринта, даже чую горячее дыхание Минотавра на своем лице.
Не стоит описывать сражение, ведь я даже не знал, где нахожусь и что происходит. Мне показалось, что Катилина разделил армию на три части, одной командовал Манлий, другой — еще один командир, а третьей — в центре — сам Катилина, окруженный наиболее верными своими приверженцами, среди которых оказались и мы с Метоном. Тонгилий шел впереди и нес штандарт с орлом, пока Катилина не выбрал подходящее место, и тогда Тонгилий воткнул штандарт в землю. Кавалерии не было, до битвы Катилина распорядился, чтобы коней отвели в горы. Этим он показывал солдатам, что их полководец не собирается спасаться бегством и что вместе со всеми разделяет опасность.
Опасность приближалась к нам в виде серебряно-малиновой гудящей волны. Я понял, как чувствуют себя враги Рима, когда сам Рок приближается к ним. Я был потрясен, но не боялся. К чему ничтожному человеку цепляться за собственную жизнь, когда весь мир на глазах рушится в безумии?
Я ни о чем не сожалел, но чувствовал себя дураком; да-да, не мог перестать думать, что поступаю глупо. Вифания никогда меня не простит. И этого-то я боялся больше, чем катящуюся на меня волну стали.
Я оставался неподалеку от Метона, а тот держался рядом с Катилиной. Многие бегали из стороны в сторону или устремлялись вперед, но никогда не отступали. Я помню, как стрела со свистом пролетела мимо моего уха, с глухим стуком поразив человека позади меня. Я помню, как солдаты, которых до тех пор я почти никогда не видел, устремились навстречу мне с обнаженными мечами и со злобным взглядом, все это походило на кошмар, и я хотел поскорее проснуться. Но меч в моих руках, казалось, сам знал, что нужно делать, а я лишь слепо подчинялся его приказаниям.
Я помню, как мне в лицо брызнула кровь. Я помню Катилину с искаженным лицом, с раненой рукой — из плеча торчала стрела, и кровь стекала по его блестящему панцирю. Я помню, как Метон побежал к нему, рубя врагов на ходу, словно он поступал так всю свою жизнь. Я побежал за ним, но споткнулся обо что-то твердое. Я обернулся и увидел позади Тонгилия с орлом в руках. Под руководством Катилины мы глубоко вошли в ряды неприятеля. Я яростно завертел головой в поисках Метона, но он скрылся в этом хаосе. И тут уголком глаза я разглядел приближающийся ко мне дротик, нацеленный прямо мне в лоб. Он летел очень медленно, да и все сейчас в мире происходило очень медленно, все словно ждали, когда он ударит; это все равно что ожидать лодку у причала. Вот он ближе, ближе, совсем близко — и тут время вновь потекло с бешеной скоростью. Я даже не успел подумать, что нужно было отклониться, пока была такая возможность, — дротик достиг своей цели, покорежив шлем, и я летел назад. За мной или подо мной — направления потеряли всякий смысл — я увидел, как шатается серебряный орел, словно и его поразили, как и меня. Тут кроваво-красный мир в моих глазах потемнел.
Читать дальше